– Та-та-та-тава-а-арищ майор… – только и мог выговорить курсант.

– У тебя плащ загорелся, мудило, – выпалил Беляш, – на землю, срочно!

Беляш кинулся за одеялом, накрыть майора – простейший способ сбить пламя.

Но огонь в это время перекинулся уже на фуражку, и Майоров, почувствовав его своим затылком, в ужасе заорал курсанту:

– Воды-ы-ы-ы, живо!

В этот раз курсант не растерялся, быстро подхватил стоявшее у костра ведро и, замахнувшись, резким движением надел это ведро на Майорова. Раздалось шипение, пошел пар. Пламя погасло, майор потух.

Но тут из ведра, под которым была голова несчастного майора, раздался дикий визг…

– Ети вашу мать, уроды, вы за это ответите!!!

Вместе с визгом по округе начал разноситься соответствующий запах…

В ведре, разумеется, была не вода. Беляш и Тузик, как образованные люди, не могли не держать рядом с домом ночную вазу, содержимым которой, как оказалось, добрый курсант и окатил Майорова. Ведро сняли. На потерпевшего больно было смотреть. Некогда деловой, уверенный в себе, целый майор стоял, трясся, обтекая желтыми струями. Мокрые волосы, как это ни странно, торчали во все стороны, взгляд у него был жалкий и потерянный. Штрафовать ему больше никого не хотелось.

– Хомячок обоссанный! – выдал Тузик, виновник, в общем-то, происшествия…

Курсант отодвинулся от Майорова подальше. С майором, на фоне отстранения «друга» в виде курсанта, а также на фоне полученного им физического и морального унижения, начали происходить удивительные метаморфозы. Бормотание его вместо слов «ответите еб нах», «накажу банаврот» и т. д., начало включать в себя человеческую речь и, в конце концов, закончилось фразой: «Помогите, мужики, водички принесите, пожалуйста, а то как я в таком виде в машину-то сяду».

– Во-о-от, – сказал Тузик, – можешь же, когда хочешь, по-человечески разговаривать!

– Да не могут они, – грустно констатировал Беляш. – Все эти держиморды околоточные, бесконечные проверяющие, менты, пожарники, главные по мусору, распределители благ, госслужащие с медной мордой не могут. Только вот так, когда ведро с говном на башку им напялишь, только так в людей и превращаются и никак иначе, без вариантов!

– Лан, Беляш, харэ разглагольствовать, – ответил Тузик, – гаси костер, пока еще кто-нибудь не загорелся, а я за водой метнусь. А ты, – обратился он к курсанту, – хватай своего Феникса, и валите в машину, только на сиденье тряпок каких-нибудь накидай, если не хочешь химчистку делать. Воды-то я вам тоже не из артезианской скважины принесу – лужа тут рядом большая…

Тузик схватил ведро и скрылся с ним в ближайших кустах, обогнув которые и пройдя еще метров сто пятьдесят – двести, можно было выйти к огромной луже – естественному водоему, который жители теплотрассы использовали как источник технической воды – помыть ноги или постирать шмотки. По-научному, то есть говоря государственным языком, наличие этой лужи вблизи теплотрассы называлось «доступное водоснабжение».

Майор вместе с курсантом ушли в другую сторону – к дороге – к улице Подольских Курсантов. Машина, на которой они приехали, находилась, очевидно, именно там.

Оставшись один, Беляш начал обдумывать произошедшее. Их спор с Тузиком, вмешательство пожарных и вообще превратности судьбы, швыряющие людей, особенно в нашей стране, как котят. Почему люди в стране в свиней превращаются? Ведь что мешало этому майору подойти и сказать: «Ребята, не курите здесь, сами погорите, да соседей, таких же бедолаг, пожжоте!» Так ведь нет. Начал власть показывать, права качать, я, мол, тут хозяин, а вы так, шавки безродные. Да и мы тоже хороши… Человеку на башку ведро с говном надели, а мы ржать в два голоса – ну не свиньи, а? Могли бы предупредить (хотя это вряд ли, курсант шустрый, сука, попался, мы даже ойкнуть не успели), ну или хотя бы не ржать, а самим помощь предложить… Не-е-ет!!! Вот и живем в стране – что сверху свиньи, что снизу. И откуда это повелось? Кто это первый начал? Почему человек, когда добирается хоть до самой низшей, но первой ступени власти, превращается в свинью, кто ему такое право дает, и почему ему окружающие позволяют? И наоборот, ну находится человек внизу, без средств к существованию, но все равно – не повод же, чтобы оскотиниваться-то! По телевизору вон говорят, что у нас, мол, страна возможностей. Хорошо, мол, у нас говорят, кабы не смертность, превышающая в три раза рождаемость, полное отсутствие медицины как таковой, отсутствие образования, туризма, накоплений на черный день и вообще каких бы то ни было положительных перспектив, так вообще бы улыбка с лиц граждан не слезала. Может прав Тузик со своим «А я-то что могу сделать?», «На помойке жить не желаю, но сделать с этим ничего не могу, вот и живу». А действительно, что они могут сделать – Тузик и Беляш? Были и гораздо покруче них люди, пытались что-то изменить, привнести добро и справедливость. Но где они сейчас? Никто не знает. А те, кто знает – помалкивают. То ли у нас земля такая – не принимает добро со справедливостью… Ну вот бывает же почва, в которую, например, нельзя картошку сажать… Не годятся же для посадки картошки тяжелые глинистые почвы и те, где накапливается вода. Подходят легкие, рыхлые составы! А может быть климат у нас для добра и справедливости неблагоприятный… Никто ж не додумался, например, ту же картошку в Арктике выращивать?