2. В 1830 году начался ряд событий, доказавших, что восстановление и укрепление того, что ранее было поколеблено, отнюдь не было столь определенным, как надеялись. Революции во Франции, Бельгии и Польше, последующие революционные движения в Германии и парламентская реформа в Англии; острота конфессиональных разногласий, вновь возникших в результате папской буллы о смешанных браках и празднования капитуляции Аугсбургского исповедания; наконец, почти неслыханная попытка, особенно в Пруссии, отнять у церковных организаций права и полномочия, которыми всегда пользовалось государство, например, введение программ или контроль над профессорами теологии – все доказывало, что то, что казалось так хорошо собранным вместе, может рассыпаться. Легко объяснить, почему Гегель не встретил ни одного из этих явлений с радостью, а некоторые из них – с явной неохотой: он должен был подозревать, как он вскоре и сделал, что так же, как сотрясаются основы того, что до сих пор было действительным, не могло не случиться, что основы концептуализированного существования будут подвергнуты новому испытанию, и так же, что среди его молодых друзей некоторые будут смотреть с радостью на то, что душило его. Так и случилось. Появились работы, атаковавшие основы его учения, на которые он ответил общей рецензией. Она заглохла, прежде чем он добрался до самой важной из них. Неприятная встреча с профессором Гансом, который в остальном был очень близок к нему, вызванная политическими проблемами того времени, дополнила это и сделала последние недели его жизни горькими.
3 За произнесенными на его могиле словами о том, что сатрапы должны будут разделить империю Александра, последовала Диадоховская война раньше, чем предполагал оратор. Процесс разложения гегелевской школы начался вскоре после смерти ее основателя. Однако, будучи негативной стороной процесса развития философии после Гегеля, он сопровождается формированием новых систем в качестве позитивного дополнения. Однако, помимо того, что большинство из тех, кто занимался последним, были вовлечены в этот процесс распада, нам легче составить общее представление, если мы сначала обобщим те явления, которые, как можно показать, привели к общей цели. Конечно, это приводит к тому, что некоторые авторы упоминаются в этом трактате в двух разных местах. Однако иной порядок действий еще больше усложнил бы поиск пути в лабиринте постгегелевской литературы, чем он уже есть. Только там, где такое расчленение казалось совершенно необходимым, оно было предпринято; там же, где его не было, я сразу сказал все, что намеревался сказать о философе в этой книге. После этого объяснения мы переходим к двум нашим задачам. Итак, сначала мы покажем, как три только что упомянутых пункта, в которых Гегель проявил себя как реставратор, после его смерти были вновь поставлены под вопрос. Это происходит в том же порядке, в котором они были перечислены выше, и таким образом, что философская общественность интересуется одним, другим и третьим в течение довольно равных периодов времени. Примерно через полдюжины лет, в течение которых обсуждался только логико-метафизический вопрос, на первый план внезапно выходит религиозно-философский вопрос, который примерно через такой же промежуток времени уступает место политико-социальному вопросу. Это заранее указывает на три раздела, на которые делится негативная часть данного исследования, получившая здесь название:
I. Распад гегелевской школы
A. Феномены в логико-метафизической области
§332.
1. Поскольку, будучи убежденной в незыблемости заложенного Гегелем логического фундамента, школа не имела случая исследовать, правильно ли построено содержание фундаментальной науки, правильно ли продумано ее отношение к другим частям философии, действительно ли обоснованный ею метод совпадает с самодвижением объекта и потому может быть применен повсюду, и, следовательно, может применяться повсюду, то естественно, что в этой группе явлений особенно выделяются антигегельянцы, а последователи Гегеля берут на себя роль защитников, отчасти разъясняя учение мастера, отчасти, где оно оставалось неопределенным, определяя его более точно. Первые нападки на логику Гегеля появились еще при его жизни, и он хотел рассмотреть пять из них вместе в «Берлинском журнале», но ограничился первыми двумя, упоминаемыми здесь. В анонимном памфлете Хюльземана «Учение Гегеля об абсолютном знании и современный пантеизм» (Лейпциг, 1829) уже в названии указано, в чем он упрекает систему, метод которой он противопоставляет и против которой он проводит различие между причиной и следствием, уже проведенное Якоби. На не очень дружелюбную рецензию Гегеля, автором которой из-за нескромного тона был назван католический священник, Хюльземан ответил: «О науке об идеях» (Бреслау, 1831). Одновременно с этой работой Гегель опубликовал рецензию: H. E. Schubarth and K. A. Carganico on philosophy in general and Hegel’s Encyclopaedia in particular (Berlin 1829), против которой Шубарт напечатал ответ Гегелю в качестве пояснения. По мнению Шубарта, философия вообще, подобно искусству, обычаю, религии и эмпирической науке, не есть здоровое явление, а симптом болезни, состоящей в идолизации вселенной, которую предмет философии был поставлен перед миром древними, в мир современной философией и в особенности Гегелем, и за мир – Кантом. Главная ошибка Гегеля состояла в том, что он слишком далеко распространил закон метаморфозы, открытый Гете и ограниченный природой, и пришел к учению, которое отрицало бессмертие и было революционным в политике или, по крайней мере, решительно антипрусским. (Это последнее обвинение позже было выдвинуто в памфлете: Hegel and Prussia [Frankfurt 1841], в котором это последнее обвинение подробно рассматривается). Анонимный памфлет П. Калиша «Краткие сведения о гегелевской «Энциклопедии философских наук» (2 выпуска, Берлин, 1829/30) остался практически незамеченным. Но не такова работа генерала Рюле фон Лилиенштерна, известного как остроумный и эрудированный военный: R. v. L. über Sein, Nichtsein und Werden (Berlin 1829), в которой прежде всего отвергается как неконструктивное утверждение Гегеля, что его система представляет собой круг кругов, но затем особое внимание уделяется тому, что, поскольку существует только одна единственная мысль, которая дает нечто новое через простое повторение, не (которая как не мысль дает утверждение) должна начинаться с этого, а не с бытия.