, хоть и был весьма образованным для своего времени геофизиком и климатологом, формулируя свою теорию мобилизма земной поверхности, поначалу тоже отталкивался от биогеографии, пытаясь объяснить, каким образом близкие виды сухопутных животных и растений с общими эволюционными корнями оказались разделёнными тысячами километров воды.

Морская биология без биогеографической базы долго была весьма аморфной областью знаний. Лишь в середине XIX века англичанин Эдвардс Форбс и одновременно американец Джеймс Дана разработали биогеографическую систему вертикальных и горизонтальных зон океана. Появившийся пространственный порядок позволил Дж. Дана ввести в морскую биологию количественный анализ. Это дало гидробиологии изрядное преимущество перед биологией наземной, ощущаемое до сих пор. На этой базе столетие спустя русский учёный Лев Александрович Зенкевич сформулировал учение о продуктивности и биологической структуре океана, в основе которого тоже лежат биогеографические закономерности.

Представления о биогеографической широтной зональности, идущие от А. Гумбольдта, привели россиянина Василия Васильевича Докучаева в начале прошлого столетия к созданию генетического почвоведения. А русских ботаников Гавриила Ивановича Танфильева (автора первой сводки по географии растительности России), Андрея Николаевича Краснова (первым обозначившего флоры России), Василия Васильевича Алёхина (автора первого геоботанического обзора) – к идеям геоботаники.

Один из последних учёных-энциклопедистов XX века Лев Семенович Берг, отталкиваясь от биогеографии, к середине столетия сформировал учение о ландшафтах.

Без биогеографической основы трудно представить себе возникновение и развитие микроэволюционных теорий видообразования Эрнста Майра, Джорджа Симпсона и других в XX веке. Кладистический подход к систематике биологических форм, разработанный немцем Вилли Хеннигом ещё в 30-е годы XX века, так и считали бы схоластическим, если бы Леон Круаза, Д. Нельсон, Норман Платник не подвели под него биогеографическую базу. С этого времени кладистика стала теорией.

Успешно оплодотворяя другие науки, биогеография при этом оставалась самодостаточной и бурно прогрессировала. Среди многочисленных последователей А. Гумбольдта непосредственно на поприще биогеографии следует выделить А Гризебаха, издавшего в 1827 г. мощную сводку “Растительность Земного шара”, где в сравнительном ключе учтено и проанализировано распределение растительности в соответствии с климатом и высотой места. В России Николай Алексеевич Северцов (1827–1889) превратил зоогеографию из описательной науки в аналитическую, используя сравнительно-географический метод для выделения фаун в их связи с климатом и почвой. Одним из первых стал использовать биогеографическое районирование в орнитологии Михаил Александрович Мензбир (1885–1935). Историю биогеографии украшают также другие славные имена. Ссылки на них будут часто встречаться на страницах этой книги.

Некоторое представление об уровне развития биогеографии к концу XX столетия даёт библиографический анализ, проделанный известным геоботаником и биогеографом Анатолием Георгиевичем Вороновым (1980). По его данным общее число изданных в мире работ по биогеографии составляло в 1975–1978 гг. – 28430. За истекшее после этого время цифра выросла приблизительно в полтора раза.

Таким образом, истоки биогеографии после А. Гумбольдта не иссякли, а превратились в обильный и разветвлённый информационный поток. Он свидетельствует об усилении интереса людей к правилам дифференциации земной поверхности и населяющей её жизни. Происходит это не вопреки, а наряду с ростом глобализации представлений о Земле. При этом стоит иметь в виду, что глобализация имеет пределы, заданные размерами планеты, а дифференциация практически неисчерпаема особенно с учётом динамики среды. Поэтому, до тех пор, пока есть жизнь на Земле, которая продолжает развиваться, организмы будут “кроить” пространство, деля его каждый в свою пользу…