Поэтому я пишу эту книгу не только в качестве исторического памятника, но и как призыв к моему огромному Роду, веря, что всё связано, и одно поколение, уступая дорогу новому, никуда не уходит, а остаётся до тех пор, пока о нём помнят. Пока Род, оберегая свою кровь и душу от колдовского зелья, продолжает передавать светлый венок из песен, сказок, былин из поколения в поколение, – мой призыв не останется не услышанным. Отправляюсь в путь по дорогам Родовой памяти с целью собрать все лечебные травы и цветы в единый венок, а затем передать его детям и внукам, как и любой рыцарь Печального образа, не обременив души ношей из белых сорочек и монет. Человек, способный видеть в кружении мельничных жерновов и шестерней движение планет, танец Вселенной, разве может думать о монетах?
Осознающий, что всё в этом мире связано, что в каждом человеке есть божий свет, и все трусы, рабы являются всего лишь пленниками злого колдовства коварного Фристона?
Так и мой отец, Плотников Евгений Петрович, в короткие минуты солдатского досуга, отдыхая на седых камнях острова Саарема и наблюдая за пареньем на ветру крылатых мельниц, которых к моменту пятидесятых годов на острове было около двух тысяч, и, казалось, стоит им взмахнуть разом крыльями, то и остров вслед за ними поднимется в небо, думал совсем не о находящихся внутри мельниц жерновах и шестернях, призванных облегчить труд эстонским мукомолам, и не о том, как аккуратен и сыт образ жизни европейцев, а вспоминал родную, милую деревню своих отцов, а вместе с тем и своего прапрадеда…
Я точно знаю это, так как отец сам не раз мне рассказывал.
Сержант Плотников Евгений Петрович – потомок основателя рода в пятом поколении
Он смотрел на доломитовые стены крепости Курессааре, которая некогда была резиденцией эзельских епископов, на алые, словно окровавленные, остроконечные крыши её оборонительных башен; но думал не о Юрьевой ночи, и не о тевтонских рыцарях, и не о том, как они, огнём и мечом, обращали некогда свободных жителей острова в христианство, а вспоминал маленький деревянный дом, в котором вырос, луга с высоким разнотравьем, коней, пасущихся на лугу. Это была взаимная любовь, лошади платили ему ответной привязанностью, с полуслова слушались. Их спокойствие, сила, смелость и выносливость были примером для подражания. Почему-то рядом с лошадью он становился добрее, сильнее, а значит, полноценнее.
Ничего с собой не мог поделать – тосковал по дому. Хотелось в свою родную деревеньку Плотниковы, что затерялась в верховьях Вятки.
И ничего ему не нужно было, кроме родной земли…
Не нужно было… Только бы прогуляться по родным просторам, и даже во сне он часто видел поля, засеянные горохом, рожью; среди колосьев ржи синели васильки. Луга пестрели ромашками и колокольчиками. Вот от родного дома песчаная дорога на ферму, спускающаяся вниз… Внизу блестит гладь воды – это река Вятка, словно любимая девушка, игриво подмигивает…
Чтобы служба не казалась такой тоскливой, он решил начать летопись своего рода. Начал вспоминать и записывать в тетрадь.
Летопись отца
Когда появился мой предок на Вятской земле в Верхнекамском районе, на Кирсинском заводе? Сохранилось скупое свидетельство о том, что Матвей (Матюша) Плотников, крепостной крестьянин Орловской губернии, в начале XIX века в числе других крестьян продан помещиком Курочкину Ивану Яковлевичу, вернее, его сыну Якову Ивановичу, заводчику Кирсинского железоделательного завода.
Предполагаю, что он был привезён на завод между 1814 и 1820 годами. Значит, родился на стыке веков. Может, как великий поэт Пушкин, родился в 1799 году? Почему я так решил? Из-за французов. Закончилась Отечественная война 1812 года. В России было много пленных французов. И вот специалистов-иностранцев, находящихся в плену, отправили на Кирсинский завод, чтоб помочь со строительством плотины. Интересно, а встречался ли мой прапрадед с французами?