Многие хлебопеки сильно обеднели за время конкуренции, и то, что у каждого из них теперь будет своя ниша и стабильный источник доходов, согревало им душу.

Шеллоу Райдер и тут не стал вести себя как зарвавшийся куркуль. Он безо всякого роста кредитовал тех, кто особенно крепко сел в последнее время на мель и обращался к нему с просьбой ссудить немного денег.

Через полгода главный хлебный ряд рынка стал примером для других торговцев. Некоторые из них тоже сходили к Уилфриду за годовой ссудой. Разумеется, получили ее далеко не все, но кому все же посчастливилось это сделать, всегда слышали от старого лабазника: «Что проку с того, что я стану растить свои деньги? Из нас никто еще не пронес в загробный мир ни пенни. Они там не имеют никакой цены, а вот добрые дела людские ценятся и там. Вернешь мне ровно столько же через год…»

Вскоре прошло памятное голосование среди торговцев и представителей городских властей. Задолго до него многие из торгового люда открыто высказывались за то, чтобы выдвинуть Шеллоу Райдера в старшины хлебного и соседствующего с ним гончарного ряда, но утром следующего дня прямо посреди подписанной торговой палатой петиции красовалось: «…старшиной хлебного и вдобавок гончарного ряда сохранить в деле Иезекиля Платта, пекаря из Дартмура».

В другие времена никому и в голову не пришло бы втянуться в судебную тяжбу по этому поводу, но в этот раз хлебопеки вдруг ополчились против проныры Иезекиля, долгое время кормившегося за их счет и ни черта, признаться, не делавшего на поприще устройства рыночного порядка. Платту припомнили все. Многие хлебопеки даже не жалели денег на установление справедливости в отношении Уилфрида Шеллоу Райдера, денег, порой занятых у самого Уилфрида.

Едва Звездная палата стала тянуть лямку разбирательства, неведомо откуда взялась солидная сумма, сразу же позволившая перенаправить дело на разбирательство самому Томасу Мору.

Народ изумленно шептался, что это зять Уилфрида, эсквайр28 Джонатан Эдванс помог таким образом тестю. Недавно унаследованный им титул и удаленное поместье, доставшееся, по слухам, от какого-то дальнего родственника, а также годы прилежной службы в тайном приказе короля, позволяли Эдвансу не афишировать свои действия.

Так или иначе, а в назначенный день в зал суда в Эксетере на слушание прибыло столько народу, что заседание было перенесено во двор. Разумеется, никто не сомневался в том, что советник короля мистер Томас Мор, славящийся своей честностью и непредвзятостью, расставит все по своим местам.

Так оно, собственно, и вышло. Вскрылся заурядный подкуп и подлог со стороны городских чиновников, а также некоторые другие темные делишки этих продажных господ с негодяем Платтом. Так что утро понедельника одиннадцатого ноября 1517 года Уилфрид Шеллоу Райдер встречал уже в новой должности, и не просто старшиной хлебного и гончарного рядов, но, по желанию торговцев, – главой совета старшин эксетерского рынка!

Вечером того же дня глава старшинского совета вернулся домой и заперся в пустующей комнате старшей дочери. Супруге Энни и все еще жившей с родителями Синтии не нужно было объяснять, что, когда отец поступает подобным образом, ужинать матери с младшей дочкой придется в одиночестве. На этот раз дело пошло дальше обычной, разорванной на части вечерней трапезы. Приехал их зять, Джонатан. Энни пришлось оставить дочь за столом, подняться наверх и постучать в дверь супруга-затворника:

– Уил, слышишь? Приехал Эдванс. Ужинать отказывается, спешит домой и спрашивает, как у тебя прошел первый день на службе? Что я могу ему ответить? Я ведь и сама этого не знаю. Слышишь? Мы все, Уил, не знаем. Ну же, хватит прятаться, мистер старшина, – Энни улыбнулась, – выйди, поговори с нами.