Понятие – обозначенное выделение, подобное рисунку на поверхности воды, который мы пытаемся зафиксировать с помощью его же отражений. Каждый раз, когда мы пользуемся понятием, мы отражаем предмет его отражения новым отражением, что вновь наводит мысль на то, как количество отражений предмета, находящего между зеркалами, вырастает вплоть до бесконечности. Положение ведет мысль к размышлению Платона о недоступности словесного отображения идей: «Можно ли выразить правильно то, что всегда уходит, выразить, во-первых, что это – то же, во-вторых, что это – таково? Или необходимо, что тогда как мы говорим, оно тотчас становится уже иным, ускользает и не остается тем же? […] Каким же образом могло бы быть чем-нибудь то, что никогда не то же? Ведь если бы оно было то же, то в это самое время, очевидно, не изменялось бы. А что всегда одинаково и тождественно, то как могло бы изменяться или проходить в движение, не выступая из своей идеи? […] Да оно не было бы никем и познано, ибо только что приступил бы ты с намерением познать его, оно сделалось бы иным и чуждым, а потому не было бы еще узнано, каково оно действительно и в каком состоянии находится. Ведь никакое знание не познает, познавая никак не существующее»[35].

Но именно нашими попытками удерживать понятие мы удаляемся от его изначального предмета. В этом заключается парадокс рационалистического стремления к окончательности понятийных структур: «Gibt es ein unmittelbares Anschauen von Dingen, die Gliederung der Wirklichkeit nach «Dingen» und «Eigenschaften» selbst erst das Resultat einer Vermittlung, die nur darum nicht zu durchschauen pflegen, weil wir sie ständig vollziehen und weil wir in ihrem Vollzug aufgehen?»[36] (пер. с нем.: «Существует ли непосредственное созерцание вещей, или же знание вещей, расчленение действительности на «вещи» и «свойства», само является результатом опосредования, которое лишь потому не улавливается нами, что мы постоянно к нему прибегаем и в нем пребываем?»).

В процессе коммуникации мы все больше удаляемся от источника понятийных элементов образуемых предметов для коммуникативности, чтобы взамен приобщиться к некоему словесному консенсусу понятийной структуры вседоступности, во всё большей степени абстрагированной от прежних конфигураций своих понятийных элементов. В итоге наш понятийный мир становится всё более абстрагированным и всеобщим, но в то же время менее собственным. Получается, в этом отношении, что чем более цивилизован наш понятийный мир, тем скуднее он в плане оригинальности. Здесь речь идет о прямой взаимосвязи, точнее об обратной пропорциональности, в том, что общая стереотипность увеличивается за счет собственной оригинальности. Не это ли обстоятельство наталкивало Хайдеггера на следующие высказывания: «Andererseits hat der Mensch unserer Gesichte immer in irgendeine Weise gedacht; er hat sogar Tiefstes gedacht und dem Gedächtnis anvertraut. Als der so Denkende blieb er und bleibt er auf das zu-Denkende bezogen. Gleichwohl vermag der Mensch nicht eigentlich zu denken, solange sich das zu-Denkende entzieht»[37] (пер. с нем.: «С другой стороны, человек нашей истории всегда тем или иным способом мыслил даже о глубочайшем и вверялся памяти. В качестве мыслящего он оставался и остается втянутым в то, что дает себя для мысли. И все-таки человек не сможет мыслить подлинным образом до тех пор, пока данное для мысли оттягивается в удаление») и «Wir Heutigen zumal können nur lernen wenn wir dabei immer zugleich verlernen; für den uns angehenden Fall gesprochen: wir können das Denken nur lernen, wenn wir sein bisheriges Wesen von Grund aus verlernen»