– Странная история, – резюмировал Лео.

«Впрочем, и моя история странная, и нелепостью потягается с её рассказом. Похоже, „Оберон“ не случайно стал нашим приютом…»

– Но как же, при полной амнезии, вы узнали, что вас зовут – Эмма?! – воскликнул Лео.

– Стало быть, не полная амнезия?

– Увы, полная, – печально ответила блондинка. – Эммой меня называли врачи и санитары. Так я была записана в журнале регистрации. А всё потому, что на внутренней стороне моего пальто была пришита бирка с именем «Эмма». Видимо, пальто знает обо мне больше, чем я сама…

«Или это торговая марка» мысленно дополнил рассказ Лео. «Или вообще… чужое пальто. Вот так приключение ей выпало!»

– И вы приняли предложение Хозяина?

Даже его, отчаявшегося бродягу, удивляло бесстрашие и фатализм спутницы.

– Он сказал, что это театральное представление вернёт мне память.

– И вы поверили ему? – продолжал допытываться Лео. – С чего ему заботиться о вас, возвращать вам память?

– Но и вы поверили, – возразила Эмма.

– Мне деваться было некуда! – с некоторым возмущением в голосе заявил Лео.

– Мне тоже, – ответила Эмма.

И бросила салфетку на стол.

– Вы закончили с рёбрышками? Пойдёмте отсюда, мне что-то дурно… Должно быть, оттого, здесь становится шумно!

Ресторан и в самом деле загудел уже множеством разноязыких голосов, стал наполняться звоном бокалов и резким звяканьем вилок и ножей. Звуки этого отчаянно фальшивящего, нестройного хора начали становится всё отрывистей и надсадней, будто людей, всё более и более наполняющих зал, начли исподволь бить короткими разрядами тока.

И в этот хор стали вплетаться детские голоса.

Лео заметил, что ресторан и впрямь стал напоминать семейный: по залу во множестве забегали дети, юрко протискиваясь между столами, вереща и на ходу хватая взрослых за ноги.

«Боже мой! Только не водите их здесь в туалет!» мысленно попросил родителей Лео.

И пошёл вслед за спутницей.

Где-то у самого выхода, там, где нестройный гвалт, перерастая постепенно в монотонный шум, остался уже за спиной, навстречу им понёсся мужчина в бежевой изрядно помятой пиджачной паре, в котором Лео, к удивлению своему, узнал одного из туалетных любовников, столь внезапно растворившихся в воздухе.

Движения его были столь порывисты, что Лео даже зажмурился на мгновение, ожидая неминуемого столкновения.

Но по счастью, всё обошлось.

Внезапный бегун с широкой и бессмысленной, едва ли не лунатической улыбкой на лице, привизгнув, короткой дугой обогнул Лео и его даму и скрылся где-то в гудящих джунглях семейного зала.

И тут, с коротким запозданием, осознал Лео, что облик его изменился.

И помимо появившегося на любовнике изрядно помятого пиджака и было и ещё кое-что…

Шрам!

Свежий, кровоточащий шрам на лбу.

Лео успел заметить и тонкие струйки крови на линии бровей.

«Брать…» вспомнил Лео. «Брать у вас…»

– Идём? – и Эмма кивнула в сторону коридора.

НОМЕР.

Она явно вела его в свой номер.

«А чего стесняться?» с наигранным циничным безразличием успокоил сам себе Лео. «Мы же на сцене».

Ключ она взяла не на рецепции.

Один из помощников портье протянул ей бронзу у самой лестницы, словно бы специально её там поджидая.

«А может, и специально…»

Лео устал удивляться.

В конце концов, не удивляются же зрители в театре, завидев ангела, спускающегося на тросах откуда-то с потолка.

Или посмотрев историю про почтенную мать семейства, которая после трёх часов стенаний на сцене совершенно случайно, токмо волею божьей и автора пьесы, обнаруживает заветную родинку на плече садовника, как-то ненароком забредшего в запущенный сад, и, таким чудесным образом воссоединяется с потерянным лет сорок назад сыном, коего не чаяла уже и обнять в дольнем мире.