– Да, – встрепенулась Феликсовна, – ты же из-за всей этой катавасии ужин пропустил!

– Ничего! – замялся Васильев, чувствуя голод. – Стройнее буду.

– Нет, ну что ты! Я сейчас раздам лекарства, организую народу «отбой», доложу дежурному по госпиталю, и мы пойдем ко мне чаю попьем. Ты не против? – Ольга опять говорила почти без эмоций, с прохладным выражением глаз. – Там и отдашь мне эту «железненькую штучку».

Женя понял, что слово «штучка» Феликсовна употребила для ушей посторонних. Поужинать у нее «дома» согласился сразу.

В фанерной комнатке голая лампочка тускло освещала три железные солдатские кровати, старый желтый платяной шкаф и стол у узкого окна с однокассетным магнитофоном на углу.

– Ты с кем живешь здесь? – огляделся Женя.

– Одна кровать была Стасиной. Это которая мужа сегодня застрелить хотела. А вторая Валина – девочка в джинсах, что за мной прибежала. Она в терапии со Станиславой работает. Кстати, подменяет ее сейчас на дежурстве.

Женя, вроде бы небрежно, внимательно осматривал жилище Феликсовны. Ольга возилась в углу за шкафом, где стояла электроплитка. Для ускорения процесса чайник не поставила, а налила воды в эмалированные кружки и воткнула кипятильник.

– Открывай консервы и порежь хлеб, – бросила она Васильеву, который стоял с клюкой посреди комнаты, не зная, куда себя определить.

Орудуя ножом, искоса поглядывал по сторонам, пытаясь по вещам узнать что-нибудь о хозяйке. Наконец, глаз зацепился. На обратной стороне шкафа, отделявшего кровать от «кухонного угла» и входной двери, Женя увидел фотографию, пришпиленную кнопкой. На снимке молодая, лет двадцати, Феликсовна стояла рядом с солидным мужчиной в морской фуражке. У мужчины те же, что и у Ольги, крупноватый нос и характерный разрез глаз.

– Это отец? – спросил Васильев.

– Хм… Так и знала, что ты начнешь шарить взглядом по хате, – весело хмыкнула Ольга. – И предполагала, что к фотографии прицепишься… «Замечательный» ты человек, в том смысле, что все замечаешь. С таким опасно.

– Опасно – что? – Женя зашевелил усами, растягивая в улыбке рот.

– Да все опасно. – Она не желала развивать эту абстрактную тему.

– Он был моряком? – Васильев не оставил надежду выковырять из Феликсовны биографию.

– Речником. Но и в море ходил. У нас в роду все моряки. – Ольга решила все же раскрыться. – Он грек по национальности. А я соответственно наполовину гречанка. Или «гречка», как говорит наш хирург. – Феликсовна, стараясь не пролить чай и не обжечься, поставила на стол кружку и, кивнув головой на снимок, добавила: – Видишь, какой у него нос? Это единственное, что и мне досталось от эллинских мореходов. Фамилия и нос. Как говорит мама, «доминанта лица». Ты знаешь, что такое доминанта?

– Ты, видимо, всех военных считаешь недоразвитыми, – с обидой вздохнул Женя.

– Почему всех? – улыбнулась Ольга. – Хотя ты прав. Я не очень высокого мнения о них.

– Кто же тебе так испортил впечатление? – громко спросил Женя, потому что Ольга возилась за шкафом в «кухонном углу» со второй кружкой.

– Был один такой…

– Который «муж – объелся груш»? – Женя от напряга дернул скулой, чувствуя, что переступает какую-то запретную черту, и убоялся захлопнуть приоткрывшуюся было дверь в Ольгин внутренний мир.

– Почему ты решил, что муж? – после короткой, но многозначительной паузы спросила Ольга, выходя из-за шкафа с кружкой.

– Потому что ты иначе не сидела бы здесь – в этой чертовой «горячей точке», в этом фанерном бараке с солдатскими койками и «командировочным» кипятильником.

– Невероятно «замечательный» ты человек.

– А фамилия у тебя мужнина?