Лишь ночью, когда вагон, угомонившись после дневного бедлама, засыпал, юноша, лежа без сна на самой верхней «багажной» полке, слышал, как она внизу мечется в ночных кошмарах, выкрикивает какие-то слова, больше похожие на собачьи клички, рыдает или смеется взахлеб.

А утром все было по-прежнему, и он лишь иногда ловил на себе взгляд северных прозрачных глаз, зрачки которых были неестественно расширены. И от этого прекрасные глаза казались по-цыгански черными…

Катастрофа разразилась на девятый день пути, когда до Кедровогорска оставалось всего ничего – где-то верст двести, а до той маленькой станции, на которой Алексей должен был, согласно инструкциям, полученным от «человека-невидимки», сойти, – не более двадцати пяти.

В один прекрасный момент состав дернулся и встал прямо посреди леса, хотя никакой станции не было и в помине. Никто из пассажиров не придал этому значения – такие остановки и раньше случались частенько, причем никакой закономерности в них самих и их продолжительности не усматривалось. Поезд мог остановиться на пять минут, а мог проторчать где-нибудь в чистом поле несколько часов. Пассажиры шутили, что машинисты останавливают состав по личной надобности, когда «прижмет».

– О! – раздалось из другого конца вагона. – Опять кочегар в кусты побежал!

– Так ведь полчаса назад вставали уже, – откликнулся раздраженный голос.

– А он молочка выпил да огурцом закусил! – жеребцом заржал кто-то. – Вот и пронесло!

Под взрывы хохота население вагона обменивалось предположениями одно скабрезнее другого, и Алексей, против желания, вслушивался в эти образчики устного народного творчества, поражаясь, что сермяжный юмор, далекий от печатного, его уже почти не коробит.

– А-а-а! Господин Еланцев! – раздалось над ухом, и молодой человек вскинулся, будто от удара плетью: над ним нависал, раздвинув губы в улыбке, тот самый чин из ГПУ, навещавший его памятной ночью.

– Что ж это вы так перепугались? – притворно-участливым тоном поинтересовался чекист. – У меня вроде бы рогов нет, да и хвоста тоже. Куда же это вы направляетесь, Алексей Владимирович?

– Да… я… – замямлил было Алеша, но чекист остановил его жестом руки.

– Ничего. Еще успеете рассказать.

Только сейчас юноша разглядел за спиной нежданного гостя двух красноармейцев с винтовками в руках. Примкнутые штыки и нахмуренные брови молодых парней – едва ли старше Алексея – не предвещали ничего хорошего.

– И вас попрошу пройти, граждане, – мазнул безразличным взглядом по притихшему купе «гэпэушник». – С вещичками.

– По какому праву? – вскинулся было «эрудит» Загоруйко, но тут же сник под рыбьим взглядом представителя власти.

Громче всех возмущалась торговка, которая задержала сотрудников ГПУ на добрых полчаса, пока под ее истошные вопли изо всех укромных щелей не были вытащены все кули, пакеты, мешки и баулы, составлявшие «багаж» предприимчивой бабы. Руководящий ссаживанием задержанных агент кривился, морщился, судя по виду, разрывался между желанием отпустить скандалистку на все четыре стороны и долгом, но долг в конце концов одержал верх. Заткнуть же ей рот удалось, только убедительно пообещав «шлепнуть на месте за спекуляцию».

Больше всего неприятностям пассажиров были рады «зайцы», оккупировавшие крыши вагонов. Последних невезучих «обилеченных» еще выводили наружу, а население крыш уже заметно поредело, причем в освободившихся купе, как было видно через окна, разгорелись нешуточные баталии «за место под солнцем».

Когда поезд, прощально прогудев, скрылся за деревьями, на насыпи осталось около семидесяти человек, окруженных редкой цепочкой красноармейцев с винтовками наперевес. Среди них Алеша с изумлением разглядел очкастого мужчину, принятого поначалу за многодетного папашу: вокруг него жалось не менее полутора десятков детишек обоего пола, от едва научившихся ходить карапузов до нескладных подростков.