Радость от того, что Длинный всё таки появился, затмила во мне подымающуюся волну негодования. Я улыбнулся, когда увидел его на другой стороне улицы, подкатывающегося на своей коляске к пешеходному переходу. Сначала он показался мне совсем не таким как вчера. Гораздо более неуверенным и одиноким. Он катился по переходу с сосредоточенно серьёзным лицом, а вокруг него, словно река обтекающая мёртвый валун шли, куда-то спешащие люди. Был самый час пик, разгар рабочего дня. кто-то шёл на обед, кто-то спешил на работу, на встречу с партнёром, на вторую пару, на смену, на вахту, на торжественный приём. Пешеходы спешили, нервничали, сбивались в кучу, огибая неожиданное препятствие, представляющее собой калеку, который не спеша катился по зебре в своей коляске. Водители, надолго застрявшие на переходе, ясно по чьей вине с трудом сдерживались, чтобы не надавить на сигнал, придав ускорение этому колясочнику, которому понятно некуда спешить, так он ещё других держит.

И всё-таки Длинный оставался тем Длинным, которого я узнал вчера. Даже там, на переходе среди снующих людей, он продолжал оставаться невозмутимо спокойным. Он был весь в себе, он гнул свою линию, и ему было наплевать, что о нём скажут, или подумают другие. Он ехал гораздо медленнее, чем мог, тем самым создавая собой препятствие, обращая на себя внимание. Весь его вид говорил : «Даже не пытайтесь делать вид, что меня здесь нет, и Вы меня не замечаете. Я заставлю Вас меня увидеть».

Подкатившись ко мне, он небрежно протянул руку прямо в перчатке.

– Да не снимай, давай по – зимнему… – упредил он мой позыв снять свою перчатку. – Ну чё, куда рванём? – Он снова испытывающее заглядывал мне в глаза, словно учитель, задающий школьнику вопрос на засыпку.

Я пожал плечами, растерянно улыбаясь. В самом деле, я не мог представить, куда могут «рвануть» два колясочника.

– Может выпьем, а то у меня после вчерашнего башка трещит, – сказал он, не дождавшись от меня вразумительных предложений.

– Так вроде рано ещё, – робко улыбнулся я.

– А тебе что на работу нужно, или за руль? У тебя какой-то особый распорядок? – сверлил меня глазами новый знакомый.

– Да нет…ну ладно, пойдём… – я растерянно крутил головой не в силах выдержать его изучающий взгляд.

– Хм…странный ты, – бросил Длинный, и, развернувшись, поехал вперёд вдоль улицы, давая понять, что я должен следовать за ним. Он ехал быстро, ловко объезжая серые глыбы наколотого льда, так что мне с трудом удавалось за ним поспевать.

На светофоре, когда моей коляске удалось сравняться с его, я повернулся к нему и спросил:

– Почему странный?

– Так просто…сначала ты почему то решил, что ещё рано для выпивки, а когда я тебе сказал то, что ты и без меня прекрасно знал, вдруг согласился.

– А ты, я смотрю, любишь цепляться к словам, – бросил я с раздражением, куда то в сторону от Длинного.

«Тоже мне, умник нашёлся. Ещё одного наставника не хватало, который будет меня жизни учить». – Мне вдруг захотелось развернуться и поехать прочь.

– Ещё как люблю!

Этот ответ заставил меня повернуться к Длинному, и я увидел его простодушно улыбающееся лицо. Его пухлые губы растянулись в стороны, обнажая верхний ряд крупных зубов, а глаза сузились в маленькие щёлочки. Его улыбка была поистине доброй и заразительной, и я не мог не улыбнуться в ответ.

– Я ко всему люблю цепляться: к словам, к поступкам и даже к внешнему виду, – продолжал он, так же улыбаясь. – Так что извини, браток, такая уж у меня натура.

Я промолчал, ещё раз улыбнувшись, мол «извинения приняты».

Про себя я вдруг отметил, что, наверное, в первый раз так мгновенно меняю гнев на милость. Обычно, чтобы снять моё раздражение по поводу чего – то требовались часы, а тут…или это всё-таки заслуга нового знакомого?