Вироканнас жил в селении лишь зимой и осенью – как только становилось теплее, ведун переселялся в лес, в свою особую маленькую избушку. Часто случалось Вироканнасу уходить совсем далеко – там он строил себе нехитрые шалаши, а то и вовсе ночевал под открытым небом.

Избушка ведуна стояла на небольшом пригорке недалеко от селения, однако увидеть её можно было, лишь подойдя вплотную – так надёжно скрывал её от чужих глаз густой ельник на склонах. Сам ведун – невысокий старик с белой всклокоченной бородой во всю грудь и длинными, изрядно поредевшими волосами, сидел на обрубке бревна у входа и сосредоточенно толок что-то в небольшой ступке. Бурая сосновая хвоя и прошлогодние березовые листья густо облепили поношенный кафтан ведуна и даже застряли в бороде.

– Доброго вечера тебе, Вироканнас! – окликнул старца Кауралайнен. – Прости, что беспокоим!

– Ижандо и Антти! Здравствуйте, здравствуйте! – ведун поднялся навстречу гостям. – Проходите в дом, ребята! Что расскажете нового?

– Пусть сказывает младший, – отвечал старейшина. – Видел он что-то эдакое, теперь тревожится.

Все трое прошли в избушку. Вироканнас указал братьям на низенькую скамью, а сам уселся на старую попону поверх вороха еловых лап, служивших ему постелью. Над очагом закипал котелок, из-под потолка густой бородой свисали пучки сушёных трав, наполняя жилище ведуна приятным запахом.

– Ну, Антти, рассказывай.

– Я только что вернулся из Ингрии. В Виипури мне встретились руотси, что на пяти ладьях шли торговать с венедами и на торге держались на редкость дружелюбно. Даже пировали с местными, чего раньше не бывало, и все о чудесных жерновах расспрашивали. А еще шли они к венедам из Бирки, а попали в Виипури, то есть слишком на север забрались, в знакомом-то море. Я тогда и понял, что им нужна волшебная мельница Сампо. Руотси ее ищут.

– И пусть ищут, – Кауралайнен привычно нахмурился. – Говорят, меньше знаешь – крепче спишь. А я бы сказал, меньше знаешь – больше выдумываешь глупых сказок. Для руотси и венедов мы сплошь колдуны и прорицатели, далеко на юге сказывают, что у нас по одной ноге на брата, и что зимой мы спим, как медведи, в берлогах под снегом! Что тебе за дело, брат, до небылиц? Хотя ты-то без небылиц как без рук…

– Они с инграми по-доброму, – продолжал Антеро. – А между собой лихое говорили, да все больше намеками, просто так не понять. Я положил в огонь рябиновый прут…

– Кровь? – встревожился Вироканнас.

– Вода. Только горькая очень.

– Чудак, ты другой раз чесноком заедай! – усмехнулся старейшина. – Рябина – она обыкновенно горькая!

– Как знать, друзья, – ведун, разглаживая бороду, смотрел в очаг, где шипел и трещал, исходя влагой, сырой хворост. – Как знать… Я вам честно скажу, что сам ни разу не видел, чтобы из рябины выступала кровь. Рассказывают, что так бывало у великих чародеев прошлого, а самому мне перед боем гадать не приходилось. Да и не было в том нужды, не было сомнений, когда шли на нас с мечами в открытую. Горькая вода, значит? Не угроза ли в будущем?

– Вот и я о том же. Руотси хотят от Сампо золота, и побольше. А оно им для одного нужно – для войны да разбоя.

– Удивил! – фыркнул Кауралайнен. – У них сроду ничего другого и в мыслях нет. Сами же себя «виикинки» называют, разбойниками, значит, да ещё гордятся этим. Только с чего нам разбойников бояться? Ограда высокая, люди сильные, луков и стрел у нас вдоволь, топоров тоже. Случись война – отобьёмся.

– Если придёт сразу много, не отобьёмся. Ведь викинги – не только руотси, еще норья и даны, и саксы, пожалуй, от них не отстанут, если викингам достанется Сампо. Их рати станут неисчислимыми. Но народов Калевы не меньше. Собрать их вместе, заключить союз – и тогда можно не опасаться нашествия. У венедов так.