За это двухдневное путешествие, я научился ходить во время полёта, выполнять несколько простейших трюков и даже понимать настроение питомца. Если я слишком долго думал об отце, то, привязав предварительно незаконченное созвездие к хвосту алана, прыгал вниз. У самой земли он меня ловил. Иногда я пересаживался на Мадриду, чтобы дать Индиго время поохотиться, отдохнуть и восстановить силы. Несколько часов после этого мы летели на нем, а Мадрида улетала в ближайший лес или гору. На высоте, по словам Костлявого, водились сизые белки-плавуны, размером с хорошего козла. Один раз она притащила такую, держа её зубами за ластовидную заднюю лапу. Довольно красивое существо. Та, будучи ещё живой, пыталась вырваться, но алана отпустила её, лишь взлетев за облака. Через несколько секунд добыча упала вниз, а за ней камнем летела охотница. Остановившись за пару метров от земли, она аккуратно спикировала, села рядом с трупиком некогда прекрасного серо-голубого животного и стала, срывая мясо с костей, как гриф, медленно обедать.

Пересекли границу города мы только на третий день изнурительного и безостановочного путешествия. Но, отдохнуть нам было не суждено – весь город сгорел дотла.

Даннир, на уроках военной этики, всегда говорил, что Кентрагольф пойдет на что угодно для достижения своих целей. Хотя я и не успел узнать у него, чего они хотят, появилось нехорошее предчувствие, и я попросил жнеца рассказать мне все, об этой войне.

– Рассказ очень долгий, – сообщил мне смерть. – Но нам нужно пешком, чтобы нас не заметили, добраться до второго очага восстания. По пути я все расскажу, а сейчас нам нужно поужинать и поспать. Держи. Поешь. Двинемся, когда Солнце сядет. Мадриду и Индиго отправим в лес. Они будут идти за нами, но, скрываясь от всех за деревьями. Нужно сильно постараться, чтобы не заметить таких животных. Если ты закончил с едой, то вот шатры. – он взмахнул рукой и появились две фиолетовых палатки с золотистой окантовкой в виде бахромы. – Нам пора спать. Добрых снов.

– Добрых снов, Миллир. – ответил я и, нагнувшись, зашёл в шатер.

Мое любопытство нисколько не удовлетворил такой ответ, но я не собирался даже пытаться выпытать нужную информацию у того, кто вытащил мою бессмертную душу из тела, да так, что я и не заметил. Поэтому, да еще потому, что сильно устал, я все же пошел спать.

Внутри шатра было на удивление тепло и сухо, хотя летний день не баловал солнечной погодой. Дул пробирающий насквозь, легкий ветерок, небо затянуло темными рваными облаками и порой оттуда срывались огромные, как слёзы крокодила, капли соленой прохладной воды. Все это, плюс тот факт, что два дня и две ночи я не смыкал глаз, убаюкало меня в считанные минуты. Мои веки свинцовой тяжестью опускались вниз, но закрылись полностью лишь тогда, когда я буквально упал на круглую мягкую, как батут, кровать с ворохом разномастных, по размеру, цвету и форме, подушек. Успел только подумать, что на облаке спать, конечно, мягко, но зато обычная человеческая кровать как-то привычнее и роднее, что ли.

Кто-то куда-то меня опять зовет. Мое имя, произнесенное тысячу раз, отражается от деревьев, неба и земли и распадается на крошечные слова – шепот, звучащий из чащи: «Болива-а-ар». И я иду. Иду по тому самому лесу, который еще во сне на земле сгущался вокруг меня, не давая дышать и видеть. Не позволяя мне понять, кто же меня так отчаянно зовет. Я бегу, продираюсь сквозь ветки, но никого не нахожу. Я снова один и темнота опять пожирает меня. И, в этот раз, меня некому спасти.

Проснулся я от того, что по моей коже бегают толпы мурашек, а в носу у меня спрятался одуванчик и нещадно щекочет. Собрав последние силы в место атаки растения, я громко чихнул, отчего семена цветка, на своих белых паутинистых парашютиках полетели в небо, подхваченные потоками холодного ночного ветра. Приоткрыв один глаз и осмотрев местность, я не увидел своего Костлявого друга.