Теперь я не напрягал свой мозг, менялся пейзаж, сменялись и воспоминания. Возвращаясь обратно и проезжая Голубое озеро, я вспомнил ныряющих в воду десантников, их весёлое гоготание. С нами была Оля Данилова – медсестра и невеста лейтенанта Олега Кудрина. Умытые и посвежевшие, мы сидели на деревянных мостках, бултыхая в воде ногами и разгоняя стайки серебристых рыб. Ольга расчёсывала свои белокурые волосы и совсем по-матерински с грустинкой смотрела на нас.

– Ох, мужички, и помолодели вы, совсем мальчишки, – сказала она, влюблёно взглянув на Кудрина.

А через неделю Олега не стало, и мы даже не смогли проводить его в последний путь на Родину. Его гроб провожала Ольга… К нам она больше не вернулась…

Все последующие дни отдыха я ходил как не свой. Узкие улочки Гантиади мне напоминали торговые улицы Джелалабада, по сторонам которых стояли глиняные магазины, где услужливые индусы гостеприимно раскладывали товары. Толкучка многолюдного базара на площади в Гаграх, кучи арбузов и дынь, сваленных прямо на землю, воскрешали картину пыльного и просыпающегося поутру Гардеза. Снующие в поисках пассажиров таксисты в Пицунде походили на весёлых шоферов Кабула, которым были до лампочки мировые проблемы, лишь бы деньги платили. А шумевший по ночам морской прибой и сильный предгрозовой ветер уносили меня в тревожную даль моей юности, покрытую многометровой пылью моей мирной жизни. Сам ещё не знал для чего, я частенько доставал блокнот и записывал всё, что вспоминал, не обращая внимания на недовольство жены и дочери.

Мы вернулись обратно на Север, а блокнотик всё заполнялся. Лица ребят, живых и погибших, стояли перед моими глазами, и всколыхнувшаяся память наводила на мысль написать о тех незабываемых днях. Или мы не вправе сказать правду об афганской войне? Или мы не прошли дорогою наших предков? Пусть иначе, но мы приняли бой, выдержали и вернулись живыми! Я ставлю восклицательный знак. Озаряет, как вспышка молнии, моё сознание последняя фраза. Вот она – точка отсчёта. Надо писать! Пусть мой голос будет тысяча первым о войне и, может быть, последним.

Я закрываю исписанный до корочки блокнот, кладу ручку на стол, устало закрываю глаза, и чудо! – я снова, там, на войне в кругу близких мне людей. Не мёртвых, а живых! Я мысленно протягиваю правую руку и чувствую на ладони горячую ручку управления вертолёта. Ноги ложатся на педали, а левая рука сжимает рычаг шаг-газа. Кошу взгляд влево и вижу напряженное лицо подполковника Кузнецова, нахмуренные глаза старшего лейтенанта Литвиненко. А прямо на взлётной полосе застыла шеренга ребят в зелёных пятнистых маскхалатах. Крайний – сержант Садыков, рядом – неунывающий грузин Самошвили, радист Ларин, рядовые Дектярев Неделин… Спиной ко мне их командир – лейтенант Кудрин и рядом Ольга Данилова… Такими они были тогда перед вылетом, такими и сохранились в моей памяти – живыми и молодыми.

– Раз-два, раз-два, раз-два… Кругом! Самошвили, как ногу ставишь? Заводи правую за левую, строевик ты хренов!..

Взвод десантников на плацу отрабатывал строевой шаг. Подтянутый молодой лейтенант рысцой бегал вокруг строя, отчаянно крича на своих подчинённых:

– Кацо! Сколько раз повторять тебе? Под команду «раз» ставишь левую ногу на полную ступню, а правую заносишь за левую под команду «два». Пятку правой ставишь на уровне носка левой. Прижимаешь руки, вот так. Резко поворачиваешься на носке левой и носке правой. И по команде «три» делаешь шаг левой ногой. Но прямо же, а не внутрь строя! Понял?

– Понял, командир. Левая ступается, правая заносится, левая носок поворачивается, правая подворачивается. Потом «три»! Шагай левая!