А для того, чтобы доказать самому себе, что я смогу выжить в этом мире. И при этом останусь самим собой! Только вот вопрос: смогу ли я это доказать.

Нас выписали из больницы. Я пролистал все существующие гороскопы. От китайского гороскопа до записей ацтеков и друидов. Я многое узнал о Людмиле. И, к сожалению, обнаружил, что мы с ней несовместимы. Полная противоположность. Отбросил в сторону журнал, произнёс:

– Чепуха!

Я обманывал себя. Точно знаю, что прочитай в них обратное, то поверил бы и радовался. В первое время я по вечерам звонил ей в больницу, и мы продолжали общение на расстояние. Потом она всё чаще ссылалась на занятость и бросала трубку.

Чёрным днём для меня стал тот день, когда я случайно узнал, что она выходит замуж. Я даже плакал. И вспоминая это сейчас, мне становится очень неловко за себя.

Вообще-то в дневнике полагается писать не только хорошее, но и плохое. Иначе моя личность получается уж больно какой-то идеальной. Но писать об этом не хочется. Вот когда умру, люди сами скажут об этом. Хотя над могилой всегда говорят только хорошее. Или молчат, когда сказать особо нечего. Не знаю, как будет над моей, но в одном я уверен: водопада слов не будет.

Ну и ладно. Пора спать. На дворе уже ночь, а денёк выдался не из лёгких. Оказывается, физическая боль оттесняет душевные терзания. Сильно болит рука. Всё! Гашу свет настольной лампы под зелёным абажуром.

Часть 2

Разбудил меня друг Серега. Только сейчас, глядя на него, я понял, как быстро пролетело время, как много утекло его. Смотрю на друга и с трудом узнаю. Он вытянулся, раздался в плечах, возмужал. Короче, он уже не похож на озорного юркого паренька. Мы не встречались с ним много лет. После школы судьба разбросала нас в разные стороны. Даже письма друг другу не писали. А раньше нам казалось, что дружба – это навеки, что мы будем скучать, и возможно даже, не сможем жить порознь. Но в жизни все наоборот. Мы разъехались, и не скрою, что первое время я скучал. Но шли дни, месяцы, года. Появились новые друзья и знакомые. Новые дела и заботы, свежие интересы. И все равно, Сергей оставался моим единственным большим другом. Он подтвердил мои чувства, когда разбудил меня как раньше:

– Очнись, мой друг! Уже заря!

Мы с ним попили чай и вышли на воздух перекурить.

– А ты изменился, – сказал он мне.

Не знаю, со стороны, конечно, это виднее. Но мне самому так не казалось. Я смотрел в зеркало, и видел всё те же детские черты. Даже как-то неудобно: словно детство моё всё ещё продолжается. Как назло, даже растительность на лице не торопилась пробиваться.

– Ты тоже, – сказал я банальность, и добавил: – Стал солидным и важным.

Он улыбнулся как-то чуточку виновато:

– Мне многие это говорят, а я не верил. Тебе, конечно же, по-прежнему доверяю. – Он немного помолчал. – Правду говорят, что должность меняет человека.

– И высоко взлетел? – мы понимаем друг друга, как и раньше, без комментариев.

– Больно уж резко.

И вновь повисла молчание. Он не стал рассказывать о своей работе, да и я не настаивал. Не знаю почему, но мне, честно говоря, не особо хотелось знать об этом. Может во мне опять кричит стыд за свою жизнь. Иногда ко мне приходит навязчивая идея: Александр Невский в свои двадцать два года одержал великую победу, а я в свои двадцать четыре нажил только кучу проблем.

– В отпуск? – спрашиваю я.

– Да, – он кивнул на удочки, которые стояли около крыльца. – Пойдем, сходим на рыбалку?

Рыбалкой я не увлекался. Не по мне это увлечение. Помню, в детстве, когда мне было около десяти лет, пошли мы на пруд. Мечтал на ужин наловить свежей рыбы. Клёв в тот день был не очень хорошим. Правда, мне удалось выловить четыре ерша. Но когда я собрался уходить домой, то выпустил их обратно в мутные воды сельского пруда. Мной тогда руководила жалость. Обыкновенная человеческая жалость. Потом я даже тайно презирал рыбаков, и уж тем более сам никогда не рыбачил. Сейчас, конечно, к любителям рыбалки отношусь равнодушно, но сам по-прежнему удочки в руки не беру.