Первым, что поразило его, был разительный контраст между убогостью обшарпанных стен этого заведения и тем апломбом, с которым разговаривали с ним экзальтированные юнцы, к коим он обращался в поисках директора.
Один ответил ему, что «целью его жизни не является контроль за пространственными перемещениями упомянутого старого борова». Другой спросил: «Вы из провинции?», а получив утвердительный ответ, высокомерно посоветовал: «Уезжайте назад. Лучше сразу»…
И все-таки Брайан добрался до искомого кабинета.
Метафора «старый боров» не в полной мере отражала то впечатление, которое Фернальд произвел на Брайана с первого взгляда. Куда более точно было бы назвать его «издыхающим бегемотом».
Если он когда-то был артистом, то лучше всего ему должны были удаваться роли главарей мафии или придворных палачей. Огромный, мрачный, похожий на Уинстона Черчилля, человек с сигарой во рту, не вставая из-за стола, принял из рук Эпштейна записку Бэдфорда. Он развернул ее и прочел.
– В артисты? – риторически спросил он, пустив Брайану в лицо клуб сизого дыма.
– Да-а-апчхи, – ответил Брайан. – Простите, сэр.
– В артисты… – покачал головой Фернальд, понимающе. И замолчал, глядя Брайану в глаза тяжелым животным взглядом немигающих глаз.
Тягостная пауза тянулась минуту… две… Брайан чуть было не начал скулить и повизгивать, как это делают под пристальным взглядом человека маленькие собачки. Но вместо этого он лишь нерешительно произнес:
– Ну… Я, наверное, пойду…
Фернальд не ответил, все так же неподвижно глядя на него.
Брайан попятился к двери, но когда он уже достиг порога, его действия пресек властный голос:
– Стоять!
Брайан замер.
– Сюда! – прорычал Фернальд, поманив его пальцем.
Брайан сомнамбулически приблизился к столу.
– Деньги! – все так же лаконично произнес директор Королевской академии.
– Не понял, сэр…
– Деньги за обучение. За пять лет. И вы будете зачислены сразу на третий курс. – Не заметив на лице просителя достаточного по этому поводу восторга, Фернальд добавил. – А так же в труппу Стендфордского Королевского театра драмы.
Эпштейн дрожащей рукой достал толстый бумажник, вынул из него пачку фунтов стерлингов и отсчитал немедленно названную Фернальдом кругленькую сумму.
– Порядок, – сказал тот, пряча деньги в ящик стола. – Свободен.
– Но… – нерешительно начал Брайан.
– Чего еще?! – рыкнул Фернальд.
– Но вы даже не послушали, что я могу.
– А что ты можешь?
– Я подготовил отрывок из комедии Уильяма Шекспира «Сон в летнюю ночь». Монолог Тезея из первой сцены пятого акта.
– Валяй.
Брайан собрался с духом и начал текст, который раз двести повторил дома, перед зеркалом:
– И п п о л и т а. – Произнес он тоненьким голоском. – Как странен, мой Тезей, рассказ влюбленных. – И тут же продолжил басом: – Т е з е й. Скорее странен, чем правдив. Не верю // смешным я басням и волшебным сказкам…
Сморщившись, как от зубной боли, Фернальд рявкнул:
– Достаточно! Вы зачислены. До свидания.
«Как прекрасно нужно знать произведение и как тонко разбираться в людях, чтобы вот так, с полуслова, определить уровень способностей будущего актера!» – думал Эпштейн с умилением, по пути в театр…
Домой, в Ливерпуль, он вернулся через три с половиной месяца.
– Это не мое, папа, – виновато глядя на отца, сказал он. – Все актеры – отвратительные жалкие беспомощные эгоисты. Они любят только себя и деньги. И они никогда не примут меня за своего. Я для них – корова, возомнившая себя пташкой… Но корову можно доить. Они опустошают мой кошелек, а потом смеются за моей спиной…
– О бестолковый сын израильего племени, – нахмурил густые брови отец. – Порой мне становится стыдно, что это я породил тебя. Как радовался я, видя, что у тебя пошло дело в лавке! Я говорил себе: кровь не обманешь! И что я вижу?! Ты бросил все и погнался за миражами… А в результате – только потратил все, что заработал за эти годы! Посмотри на Клайва! Скоро он выстроит собственный дом! А… – махнул он рукой. – Ты и сам все это знаешь… Отправляйся в магазин. Больше я не доверю тебе ничего серьезного. Ты будешь продавцом в отделе грампластинок. Песенки и опереттки – это как раз для тебя.