– Нет, нет, напротив. Она, конечно, всего не знает….

– Безусловно. Поэтому я и хочу послушать вас прежде, чем кто-то еще станет рассказывать мне о том, что привело вас сюда.

Павел вздохнул с некоторым облегчением.

– Да, это верно, – согласился он. И заговорил: – Это началось год или полтора назад. Я точно не помню. Скажите, доктор, вам когда-нибудь снилось несколько раз подряд или хотя бы достаточно регулярно одно и то же место, скажем, городской квартал или поселок, или еще что-то? – неожиданно прервал он себя. Дабы подбодрить его, я кивнул:

– Боюсь, сейчас не вспомню, какое именно, но снилось. Примерно в вашем возрасте, может, чуть пораньше. Я довольно часто попадал на дачу, на Клязьме, которую снимали мои родители. Был там всего месяц, а потом вспоминалось очень долго.

Павел кивнул. Он успокоился и был готов рассказывать, не опасаясь непонимания, самого страшного, чего он боялся встретить в этом кабинете. Визит ко мне значил для него многое, и молодой человек смел рассчитывать, если не на разгадку тайны, то хотя бы на приближение к ней.

– У меня сны иного свойства. Видите ли, я совсем не знаю места, в которое попадаю с удивительной регулярностью, раз или два в неделю обязательно.

– Возможно, это компиляция из других мест, виденных вами прежде, некая сумма других городов и поселков.

Павел резко мотнул головой.

– Елена вам действительно ничего не рассказала. Я никогда не был нигде, кроме Москвы. Только на даче у наших знакомых в Крёкшине, когда была жива мать и она еще… – он снова оборвал себя. – Словом, я был маленький. Нет, я не знаю того города, куда попадаю. Да и название у него незнакомое – Свията – такого я не встречал в атласах. А у меня их много, одно время я так путешествовал по миру….

Он снова замолчал, замкнувшись на воспоминаниях.

– Согласен, название странное. И что же это за город?

– Тихое провинциальное местечко. Застывшее где-то в тридцатых годах прошлого века. И я бы сказал, не совсем наших годах. Видите ли, хотя люди говорят на русском, носят русские имена и фамилии, и все надписи сделаны для моего удобства, – он попытался улыбнуться, но тема ответственностью своей не позволяла шутить. – Я все же чувствую, что это не наш город. Другая страна, ни на йоту не похожая на СССР или Россию. И люди другие, хотя одеваются похоже, и обстановка несколько иная. Это чужие тридцатые. Нет плакатов с вождями и всего прочего. То есть, ура-патриотизм вроде бы присутствует, бравурные марши передают по радио, и определенная атмосфера всеобщей мобилизованности имеется… но это совсем не то, что было в те годы у нас. И главное, не то, что было в те же самые годы у них, в Европе.

– Понятно. Вы любите исторические романы?

– Нет, я предпочитаю прозу авторов предвоенного времени. И нашу и зарубежную. Начиная от Зощенко и кончая Ремарком или Фицджеральдом.

– Значит, колорит тридцатых вам сравнительно знаком?

– Да, более или менее.

– А эта страна… где она расположена? – про себя задумался, что за причина, помимо очевидной, заставляет моего пациента бежать не только от шумного столичного града в провинцию, но и путешествовать в далекое прошлое, выискивая для себя пристанище в тихом городке неведомой страны.

Он покачал головой.

– Я и сам долго размышлял над этим. Не могу с уверенностью сказать. Наверное, какая-то из стран Восточной Европы. Или Южной…

– Вы помянули, что уже больше года как попадаете в этот мир. Именно в тот город? – мне не хотелось произносить имя Свияты, возможно, у Павла на этот счет существует табу.

– Да, в Свияту. И мне кажется, что я попадал туда и прежде, давным-давно, потому как некоторые места, которые я посещаю сейчас, мне настолько хорошо знакомы, что это просто… дежавю какое-то, – с неловкой ухмылкой закончил он.