Мария тихо охнула, додумавшись, прикрыла рот ладонью.

«Ведь им скоро дома там между собой делить…»

– Море! Море! Смотрите, вон там, за кустами море!

Закричала какая-то суматошная деваха, тут же подхватили, заорали многие.

– Море! Широкое-то какое!

Успокоил всех в кузове бородатый мужик.

Не вставая с лавки махнул рукой.

– Дуры. Море будет попозже, слева. А это – залив. На нём и будем рыбку ловить. Кормилец наш…

Воды становилось всё больше и больше, дорога местами подходила почти до самого берега и даже густые кусты не могли скрывать ровного серого пространства.

Кое-где далеко, очень далеко, виднелась слабая полоска противоположного берега, а местами солнечная вода длилась до самого горизонта.

– Ух ты! А ведь море-то, оно ведь ещё больше этого залива будет, верно, дед?!

– Верно. И чуток солёное, не попьёшь в нём при случае. А тут водичка пресная, как в речке. Дело привычное.

Грузовик гудел, неспешно пробираясь по сухой песчаной колее.

Люди в азарте отстёгивали кузовной брезент и по бортам, задирали его повыше, крепили кое-как верёвочками, штатными ремешками, лишь бы успевать рассматривать свою новую жизнь подробнее.

– Дома! Вон! Смотри! Крыши драночные! Через дорогу, у леса!

– Камышом крытые, которые подлиннее-то, у самой воды.

– И красные крыши тоже есть! Черепичные, те повыше.

– А на берегу – лодки! Много! Чудные какие лодки-то, огромные!

– Аисты! Смотрите, аисты! На столбах сидят, не боятся! Вот это да!

– И сети сушатся, смотрите! На ветру, на вешалах! Совсем как у нас на озере!

Домов по левую руку становилось больше.

Они стояли возле воды ровные, спокойные, тихие.

Машина фыркнула последний раз, съехала с дороги и встала посреди улицы.

– А ну, вылазь, товарищи вновь прибывшие переселенцы! И не разбегаться никому никуда по своим делам, всем строиться. Перекличка! Учёт будет строгий.

Говорить одноглазый умел.

Сверкать оставшимся глазом у него тоже получалось неплохо.

Мария усмехнулась.

С Викторовичем, кажется, колхозникам повезло.

– Маша! Маша! Я здесь!

К машине со всех ног неслась крепенькая розовощёкая Томка.

Растолкала стоявших вокруг грузовика людей, с разбега бросилась обниматься, заревела, уткнувшись кудрявой головой в жакет Марии.

– Я уж думала, что не увидимся больше, что разошлись, не найдёмся! Ма-ашка!

Заревела ещё громче, счастливо, в голос, не стесняясь никого вокруг.

Замахала руками.

– Это же моя подруга самая лучшая, Мария! Приехала! Машка, какая же ты молодчина!

Всхлипывала, кривилась в улыбке пухлыми детским губами.

Мария обняла девчонку.

– Ну, ну, успокойся, люди вон смотрят.

Томка упрямо топнула по песку.

– Ну и что?! Пусть смотрят, пусть знают! Ты у меня самая лучшая! Ма-а-шка!

В стороне от неожиданно громкого концерта, одноглазый, качаясь на каблуках блестящих сапог, с удивлённым восхищением качал головой.

Мария показала ему язык и отвернулась.

Шумели в основном те, кто только что приехал.

Кто подошёл посмотреть на новичков, молча стояли в сторонке, не ожидая ничего хорошего. Взгляды были пристальные, не совсем добрые, люди, уже успевшие переночевать в посёлке ночь или две, настроены были при надобности защищать то, что уже несколько суток считали своим.

Дома, лодки, сети, найденные тарелки.

Они-то уже сделали выбор, нашли, взяли нужное, а эти…

Человек двадцать на песке, на траве главной улицы. Приехавших – чуть меньше.

Одни – уже с уверенностью трудного и правильного выбора, другие – пока только с небогатыми вещичками.

Одеты все почти одинаково.

Кофточки, давние пиджаки, гимнастёрки, кто-то был ещё по-походному, с запасом на погоду, одет в телогрейку. Мужики – все в сапогах, кто в кирзачах, некоторые – в хромовых.