Не стоило сегодня судьбу испытывать даже днём. А уж на ночь глядя и подавно. Сейчас, пока они до села доберутся, пока мастера возьмут и обратно приедут с тягачом, как раз стемнеет, а там уж одному богу известно, что на болотах ночью произойти может. Сам кузнец ничего такого жуткого в жизни не видал, а вот дед Максим, царствие ему небесное, много чего в своё время сказывал, когда Мишку малого нянчил.

Мол, и ведьм он настоящих за колдовством наблюдал, и домового за печкой – не раз, а однажды, в детстве, престранного человека встретил, и встреча эта чуть не стоила Максиму жизни. Был он годов осьми от роду. Второй сын в семье из пяти детей. Самостоятельный был уже. Пошёл в лес по ягоды. День ясный, тропка прямая. Далеко уходить мальчик не думал даже, ежевики и тут вдосталь было. Быстро он лукошко наполнил и теперь крутился вокруг кустов – объедал кисло-терпкие ягоды, синим соком растекавшиеся по зубам. Не сразу заметил, как сзади к нему старичок какой-то подошёл. С лица был человек как человек – ничего особенного. Бородатый, седой, волосы пышные, курчавые, как у молодого. Но одет был тепло – не по-летнему даже для вечно мерзнущих стариков. В тулуп да валенки.

– Здравствуй, мальчик, – поздоровался старик. – Хороша нонче ягода?

Ребёнок счастливо заулыбался, и его синюшная от ежевики улыбка ответила сама за себя:

– Хороша!

Старик покряхтел, обошёл куст с другой стороны, а Максим возьми да и спроси его:

– А чего это вы, дедушка, в тулуп вырядились? – усмехнулся он. – Али время года забыли? Чай, лето на дворе! Не жарко вам?

Посмотрел на него дед хмуро, не понравились ему насмешки детские.

– Жарко, сынок. Тяжко, сынок, – проговорил он. – Походи в моей шкуре и ты! – а затем тулуп снял с себя и тут же на Максимку опешившего сверху и накинул. И так вдруг тяжело мальчику стало – ни вздохнуть, ни крикнуть. Неподъёмной оказалась одёжа стариковская, будто каменная. А дед молча развернулся и мимо прошёл. Как ни кликал его мальчик, как ни молил прощения, ответа не последовало. Ушёл старик, будто и след его простыл.

Не смог тогда ребёнок с земли подняться – так и остался сидеть под тулупом аки под палаткою. Только плакал тоненько и людей звал. Но всё без толку: слышал он, как вокруг они ходят, его кликают, да не видал ни единой души, и не слышали они слёз его горючих, словно оглохли разом все. Просидел он так, под тулупом этим, три дня. Совсем от голода ослабел и уже почти не всхлипывал от безысходности, а тулуп всё тяжелее становился, всё ниже опускался, заставляя Максима припадать к земле совсем низко, как под каменными сводами пещеры. Думал он уже, всё, смерть свою здесь встретит. Но вдруг послышались шаги, и на полянку из лесу выбежала матушка. В тот же миг мальчик лёгкость почувствовал небывалую: исчез тулуп проклятый, как сквозь землю провалился. И мать сразу заметила его, вскрикнула от радости, к груди прижала и всё повторяла: «Спасибо, Захар, спасибо! Век буду благодарна!»

Захар был из местных колдунов старых, всё знал, всё умел. Но помогать брался лишь тем, кому сам хотел. И только задорого. Не что-нибудь – корову мог за свои услуги попросить, да не себе в хозяйство, которым он не занимался: все дары он где-то в лесу прятал, да так, что никто потом их и не видал никогда. Корова раньше первой кормилицей в семье была, тяжко было расставаться с нею, зная, что никому она больше добрую службу не сослужит, так на болотах и сгинет, скотина несчастная. Но те, кто был вынужден у Захара совета просить, не торговались. Когда вопрос касается жизни близкого, продешевить нельзя. Иначе по оплате будет и находка – так колдун утверждал. И все осиновцы знали: не врёт. Потому что уже бывали случаи, когда хитрая родня потерявшегося на болотах приносила меньше, чем просил колдун. Тогда старый чёрт даже двери им не открывал, а только через глазок отвечал, куда идти надобно, и советовал сразу тризну заказывать. Находили после этого они своих близких всегда мёртвыми.