«С такой бабкой и родители не нужны», – завистливо подумала Света.

Посмотрела на решительный профиль тощей пенсионерки с десятилетним стажем. Он улыбчивым не был вовсе. Если Нинка ночевала на Виноградной, то ожидается скандал. Света выскочила в коридор и прислонилась к стене, тревожно ожидая начала трагикомичного действа.

– Зойка!!! – из тамбура-пристройки зазвенел недовольный голос Штернихи. – Зойка, где ты, пьянь эдакая?!

– Не ори. Тута я, – мать громко отозвалась из кухни.

Галина Иосифовна, держа сестру за руку, стремительно влетела к ней. Света, злорадно, затаив дыхание, наблюдала за разворачивающейся картиной.

– Нелюдь ты эдакая! Баба бесстыжая! Объясни мне сейчас же, почему Ниночка бежит ко мне посреди ночи зареванная? И что это такое? Я тебя спрашиваю!

Бабка приподняла на Нинке платье до груди. В области живота красовался огромный бордово-синий кровоподтек. Свежий синяк ужасал. Мать испуганно вытаращила глаза и упала на табурет. Такие отметины на теле мог оставить только обезумевший от ярости человек.

«Я? Чего не помню, того не было!»

– Руки бы тебе поотрубать, шалапендра! Сама на челдан инвалидка вместе с остальным выводком и моего ребенка угробить хочешь?

– Кто тебя так ударил? – спросила мать. – Или напоролась на что-то?

Она усадила Нинку себе на колени и обняла.

– Расскажи мне, не бойся.

– Молчит, как воды в рот набрала. Не признается, уж каленой кочергой ее пытай, – Галька ответила за нее. Потянула затхлый воздух носом и скривилась, оглядев обстановку. Хотя, чего корёжиться? Штерниха лицезрела ее чуть ли не каждый день. Хотя, скривилась и Света.

Крохотная кухонька напоминала курятник на заднем дворе. Облезлый интерьер – стол, три стула и навесная полка были сколочены кем-то вручную из древесно-стружечных обрезков во времена царя Гороха. Газовая плита и бывалый холодильник, самое ценное, что имелось у них в услужении, элементарно туда не вмещались и стояли в прихожей. Разодетая в пух и прах сестрица выглядела в этом нищебродском убранстве лишней. Даже гольфы на ее копытцах были белыми с оторочкой из полупрозрачного кружева. Неслыханная роскошь.

Кто нанес ей побои, не скажет. Жить под одной крышей им еще долго. Но, если мамашка догадается, то такие же синяки к вечеру проявятся и у нее. Она спряталась за штору, затаилась, подглядывая за происходящим в щелку. Нинка могла выдать ее и мимолетным взглядом.

– Я сама, – тихо промямлила, – упала нечаянно на палку в темноте.

Света ощерилась. Как и ожидаемо, Нинка соврала.

– А почему во втором часу ночи ко мне прибежала? – продолжила допрос доска. – Ночевать не пустили?

Бестолочь промолчала, а мать густо покраснела и опустила дочурку на пол. Старушенция пыхтела в негодовании.

– Зойка, последний раз тебя предупреждаю! Не доводи до греха, побойся Бога! Катишься на ржавой телеге в тартарары! – зло выкрикнула, пододвигая к матери шаткий табурет. Сказала что-то Нинке на ухо, и та вышла из дома. Мать плотно закрыла за ней кухонную дверь. Разобрать, о чем она разговаривает со Штернихой, стало невозможно.

Света вернулась в спаленку. Белое пятно в окне привлекло внимание. Прямо за их дырявым заборчиком, буквально в нескольких метрах от кирпичной кладки, сидел на корточках и держал сестру за руки новоявленный кошмар ее жизни. Максим Евсеев собственной персоной. Они о чем-то беседовали. Доверительно шептались. Тоже на ушко. Свете захотелось провалиться сквозь землю. Спрятаться в этих самых тартарарах от нового приступа унижения. Она схватила с дивана простыню и обмоталась ею с головой, забилась в дальний конец комнаты.