Тим, подняв брови, посмотрел на Кики.

– Ты решила, что хочешь заказать?

Кики была не готова есть, сидя напротив него, она опасалась, вдруг что-нибудь расплещет или что-нибудь застрянет у нее в зубах.

– Пирог с лаймом, – сказала она. Это было как будто безопасно. Тим заказал сэндвич с жареным мясом.

– Что она имела в виду, назвав тебя опасным человеком? – спросила Кики, едва Бетс отошла от столика.

– Она просто издевается над тобой, – ответил Тим. Он отпил из стакана. – Кстати, к вопросу о моих родителях: они не разведены. Моя мать умерла не так давно.

– Ой, прости, – сказала она, но это было полуправдой. Теперь у них было нечто общее: и у нее, и у него не было матери. Она подумала, что, возможно, его мать тоже умерла от рака, но не спросила. Ей не нравилось, когда люди задавали ей вопросы о ее собственной матери. – Твой брат тоже учится в университете? – спросила она.

– Нет-нет. Марти не силен в учебе. – Тим забарабанил пальцами по столу, словно слушая музыку, которая была только у него в голове. – Он был во Вьетнаме, – сказал Тим. – Он отправился туда красивым восемнадцатилетним мальчишкой, а вернулся почти стариком.

– То есть он не работает? – Она распрямила соломинку и бросила ее в стакан с водой.

– Нет, он работает. Занимается строительством. Какому-то идиоту пришло в голову вложить ему в руки топор и напильник. – Тим рассмеялся.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. – Он покачал головой, словно желая сменить тему, а потом наклонился вперед, сложив руки на столе. – Так вернемся к тебе, моя загадочная Кики. Ты сказала, что тебе всего шестнадцать лет. Ты раньше пошла в школу или как?

– Я раньше пошла в школу, а потом перепрыгнула сразу в пятый класс, – сказала она. – Я перешла в другую школу. Из хорошей школы попала во второсортную, я намного опережала своих одноклассников, поэтому меня перевели на класс вперед.

– Я знал, что ты умница, – сказал он. – А где твоя семья?

Она задумалась, не зная, насколько можно открыться ему.

– Я не хочу, чтобы ты жалел меня, понимаешь? – сказала она.

– Ладно, договорились.

Кики крутила в руках салфетку от соломинки.

– Моя мама тоже умерла, – начала она.

– О нет, – сказал он, – прости меня.

– У нее обнаружили рак груди, когда ей было двадцать с небольшим, и мы переехали сюда из Нью-Джерси, чтобы она могла наблюдаться в Дьюке. Она умерла, когда мне было двенадцать лет, и тогда меня стали передавать из рук в руки.

Перегнувшись через стол, Тим накрыл ее руки своими ладонями.

– В двадцать с небольшим. – Он покачал головой. – Не думал, что такое случается.

Его ресницы были такими же белесыми, как волосы, и очень длинными. Она не отрывала от них глаз, чтобы не совершить какую-нибудь глупость, например повернуть свою ладонь вверх и взять его за руку.

– Тем не менее с ней случилось, – сказала она, – то есть она никогда не обследовалась на предмет опухоли и все такое.

Она не сказала ему, что всегда будет внимательно следить за своим здоровьем. Ей не хотелось, чтобы он стал думать о ней как о женщине, которая может потерять обе груди, как и ее мать.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что тебя стали передавать из рук в руки?

Он не убрал своих ладоней. На самом деле он сжал ее пальцы и поглаживал фаланги своим большим пальцем. Под его пальцами бился ее пульс.

– Ну, – сказала она, – они поместили меня в такое место… Я никогда не могла с уверенностью сказать, что это в точности было… я называла это колонией для несовершеннолетних, потому что там было полно слабоумных детей.

– Дом-интернат?

Она улыбнулась.

– Правильно, мистер социальный работник.

– Продолжай.