Я шагаю навстречу волнам, а Такер подходит к фургончику, где продают буррито. Тихий океан так шумит, что вокруг почти тихо. Тишина, в которой ты оказываешься, подобна туману, в какой-то момент ты перестаешь в нее вслушиваться и начинаешь чувствовать. Я зарываю ноги в песок и смотрю, как солнце погружается в черную воду.

Такер бросает на песок между нами коричневый пакет с чипсами, и я опускаюсь рядом с ним. Он протягивает мне буррито.

– Аль пастор[1], без риса, без бобов, потому что ты невыносима.

Я обшариваю пакет.

– А где зеленый соус? – спрашиваю я.

– Сказали, закончился.

Я смотрю на него.

– Ты знаешь, что у тебя голос становится выше, когда ты врешь?

Он насмешливым тоном подражает моему голосу:

– Спасибо за буррито, Такер. Ты лучше всех. Спасибо, что бросил все, чтобы погулять. Схожу за зеленым соусом сама, я же не трусиха.

У меня вырывается стон. Как будто соус – это сейчас самое важное и я без него умру.

– Ты знаешь, что продавщица меня ненавидит. А тебе всегда дает зеленый соус с добавкой.

– Как драматично, – бормочет он, разворачивая фольгу, – ничего не могу поделать с тем, что Марии нравится все красивое.

Мы поднимаем буррито, и Такер делает снимок на фоне волн. Он подписывает его как «Праздничные буррито с моей девочкой». Я откусываю край лепешки и смотрю на горизонт. До нас доносятся крики людей, играющих в воде. Море уже начало выползать на берег.

Доев, Такер откидывается назад, опираясь на локти, и смотрит на закат.

– Ну, что дальше?

Он спрашивает не про сегодняшний вечер и не про завтрашний день. Он спрашивает о том, чем я собираюсь заняться теперь, когда я окончила школу. Теперь, когда мне восемнадцать. Теперь, когда я свободна.

Я провела весь последний год жизни в ожидании. Ожидании, когда наконец сделаю выдох, что сдерживала с последнего лета. Ожидании, когда забуду обо всем том, чего у меня нет. Ожидании, когда забуду о нем.

Мы с Истоном собирались попутешествовать, закончив старшую школу. И только после того как мир проникнет в нас до самых костей, а мы разбросаем по нему частички себя, мы пошли бы в колледж. Вместе.

Но вместо участия в празднике полной луны в Таиланде и планирования лучших способов потеряться в Праге я провела выпускной год, пытаясь разобраться, кто я, когда все это исчезло.

Без Истона.

– Калифорнийский университет в Сан-Диего. – Мой ответ звучит как набор слов, но мне хочется, чтобы в нем слышался оптимизм. В колледже я могу решить, кем хочу быть. – Летом буду работать, а осенью пойду учиться.

– И это все? – спрашивает он.

Я набираю пригоршню песка и выпускаю его струйкой.

– Наверное.

Такер задумчиво мычит.

– Она тобой гордится, – я не спрашиваю, кого он имеет в виду. К чему тратить наше время – он говорит о своей маме. – Она хотела бы быть здесь.

Естественно, она хотела, но у нее нет такого права. Я еще глубже погружаю ноги в песок.

– Да мне как-то все равно.

Такер смеется, но невесело.

– Ты худшая из всех лгунов.

Я чувствую необходимость оправдаться перед ним, что уже само по себе раздражает.

– Я сделала все, как она просила. Переехала в Калифорнию. Окончила старшую школу. Поступила в колледж. Она хотела быть здесь ради нее самой. Потому что все получилось именно так, как хотела она.

Но я не уверена, что все получилось так, как хотела я.

– Эллис, я знаю, ты сама в это не веришь, и только поэтому я сейчас не закапываю твое мертвое тело в песок. Моя мама тебя любит. И всегда любила.

Может, когда-то и любила. Вероятно, было время, когда Сэндри Олбри любила меня как свою дочь, но так давно.

– Ты сказал ей про Калифорнийский университет в Сан-Диего? – спрашиваю я.