Но она не стала. Потому что понимала, что тогда Хранители не дали бы добро на сделку и брат не смог бы вернуться сюда. Жизнь Велизария стала ценой за возвращение Кощея.

– Прости, Велизарий! – прошептала Марья, склонившись над сухими скрещенными руками учителя. – Прости меня.

Она поцеловала его ладонь. Она не смогла заставить себя поцеловать его в лоб, не считала себя достойной этого после того, что сделала.

Старательно пряча глаза, она торопливо вернулась на своё место. Приложила платок к влажным ресницам, дождалась, пока смолкнут песнопения, и махнула рукой. Молчаливые послушники закрыли гроб крышкой, подняли и осторожно поместили в приготовленный склеп.

Марья не стала ждать, пока закончится церемония. Стараясь не смотреть по сторонам, но точно зная, что за ней как привязанные идут Коломна с Соловьем, она быстро направилась к выходу.

На сегодня она сделала всё, что должна была и могла. И надеялась, что всё остальное подождёт хотя бы до завтра.

До воинского кладбища в Ясенево было версты три, и в иное время Иван спокойно доехал бы верхом. Но сегодня с ним напросилась Лика, и он не смог ей отказать. Он говорил, что не стоит, что в Ясенево царевне совсем не место, что он ненадолго, что ей надо присутствовать на похоронах Велизария, что Марья заметит и разозлится, что они договорились и не надо им сейчас показываться вместе. Лика спокойно выслушивала и также спокойно говорила, что едет с ним.

В конце концов Иван сдался. Он знал: когда она говорит так спокойно, её уже не переубедить.

Он велел запрячь лёгкие санки. Было ветрено и морозно, Лика куталась в соболиную шубку, но ноги в лёгких сапожках мёрзли, и Иван накинул ей на колени шерстяную попону. Немного помявшись, обнял за плечи. Плевать! Пусть думают что хотят, пусть сплетничают, докладывают Марье. Это их последний день вместе перед многомесячной разлукой, и Лике придётся столько пережить, что он обязан хоть немного, хоть вот так её приласкать.

Бойцы, однако, были серьёзны и деловиты; на Ивана с Ликой внимания либо не обращали вовсе, либо делали вид, что всё нормально. Брат согревает сестру на холодном зимнем ветру – в чём проблема?

Проблема была в том, что Лики здесь не должно быть. И его тоже. Если бы он послушал Марью – а ещё несколько дней назад он бы послушал её, – он не поехал бы в Ясенево. Но после всего, что случилось за последние дни, после возвращения Бессмертного, после наглости Соловья, разгуливавшего по дворцу, после ареста Ферзя и всего остального в нём словно что-то сломалось. Он больше не верил Марье. Он не мог откровенно поговорить с ней и всё, что она говорила ему, воспринимал с плохо скрытой враждебностью.

Ещё неделю назад он согласился бы с Марьей, что Алабугу надо похоронить тихо, не привлекая внимания, как государственного преступника и бунтовщика. Но сейчас он упёрся и своей волей настоял на том, чтобы хоронить старого отцовского сотника на воинском кладбище в Ясенево. И поехал на эти похороны вместо прощания с Велизарием.

Да, Алабуга готовил переворот. Да, он покушался на царскую особу и чуть не убил мальчишку. Но при всём при этом он был честным воином, сражавшимся и проливавшим за Волхов свою и чужую кровь тридцать лет. Он заслужил быть похороненным с честью. И он, Иван, считал, что должен лично заняться этим и заплатить за похороны из своих средств.

В конце концов Марья уступила. Просила только не привлекать излишнего внимания, и вот тут Иван вынужден был с ней согласиться. Не столько потому, что она была права, сколько из-за того, что не хотел злить мачеху ещё больше. Это могло бы существенно осложнить ему то, что он планировал устроить сегодня вечером, а Марья ему нужна была в более или менее вменяемом состоянии. Если о чём-то подобном вообще сейчас можно было говорить.