– Отлично, – саркастически сказал врач.

Павел быстро перебирал в уме десять заданных ему вопросов, вспоминая их последовательность. Он отвечал спокойно. Он знал это, потому что ни разу не услышал ни одного толчка собственного сердца. Значит, не волновался. Раньше, давно-давно, иногда бывало так, что он начинал слышать свое сердце.

Он старался угадать в последовательности вопросов какую-то систему. Но ее, кажется, не было. Разве что расчет на неожиданность важного вопроса…

– Продолжим, – сказал врач.

У Павла затекли ноги, он разогнул и снова согнул их. Мышцы на плечах ныли, хотелось потянуться, но тут ничего нельзя было поделать. Привязанный к детектору тремя парами электрических проводов, он чувствовал себя скованным.

Началась вторая серия вопросов. Открыл ее Себастьян.

– У вас есть мать?

– Да.

– Вы любите ее?

– Да.

Он спрашивал размеренно, спокойным голосом. И вдруг Александр, нарушив привычный ритм, спросил скороговоркой:

– Зароков работает шофером такси?

Павел отвел глаза от лица врача, повернул голову к толстяку.

– Я не знаю, как тут отвечать. Не знаю никакого Зарокова.

Обернувшись, Павел увидел, что оба – и Себастьян и Александр – держат в руках раскрытые блокноты. Значит, этот вопросник был составлен заранее.

– Ну ладно, пошли дальше, – сказал врач.

– Вы коммунист? – спросил Себастьян. Этот вопрос задавался в третий раз.

Павел крикнул что было сил:

– Нет!

– Не орите, молодой человек, – попросил Александр. – Спокойнее.

– Вы ездили за пробами земли? – спросил Александр.

– Да.

– Вы вор?

– Да.

– У вас есть жена?

– Нет.

– Леонид Круг получил телеграмму в доме отдыха?

– Да.

– Дембович познакомился с вами в ресторане?

– Да.

– Вы сегодня завтракали?

– Да.

– Вы рассчитывали попасть за границу?

– Нет.

Врач поднялся из-за стола и опять выпустил воздух из трубки, вероятно, чтобы дать руке отдохнуть, потому что рука от локтя до ногтей онемела и сделалась синюшного цвета.

Вторая серия кончилась, и теперь уже можно было разглядеть определенную систему. Рядом с безобидными вопросами, ответ на которые им заранее известен – ведь Павел дважды давал письменные показания, – ставился вопрос по существу. Лживые «да» и «нет» будут на миллиметровке отличаться от правдивых.

Врач накачал воздух в трубку. Значит, будет еще одна серия. В кабинете стало душно.

– Вас зовут Павел?

– Да.

– Вы Матвеев?

– Да.

– Вы умеете стрелять из пистолета?

– Нет.

– Вы чекист?

– Нет.

Павел смотрел на дымчатые стекла очков сидящего перед ним врача и начинал испытывать раздражение. Свет яркого плафона отражался в очках двумя яркими бликами, резал глаза, хотелось увернуться в сторону, как от слепящего солнечного зайчика. Глаз врача не было видно.

– Sprechen Sie deutsch?

– Нет.

Себастьян выключил аппарат.

– Почему вы отвечаете, если не говорите по-немецки?

Павел устало улыбнулся.

– Это выражение я понимаю. Я уже говорил: в школе проходил немецкий.

Врач ослабил трубку на руке, снял зажим.

– Поднимите руку вверх, – сказал он, – пошевелите пальцами.

За окнами шумел дождь. Стоило Павлу прислушаться к этому ровному шуму, и все происходящее представилось ему чем-то неестественным, не имеющим никакого смысла. Хотелось сбросить с себя эти сковывающие провода и сказать громко: «Довольно ваньку валять, пижоны!» Если б это была только игра…

Приступили к четвертой серии. Она заняла меньше времени, чем предыдущая.

После перерыва была пятая серия. Все вопросы оказались пустыми, кроме одного. Себастьян опять спросил, не коммунист ли Павел.

Когда врач распахнул шторы, дождь еще продолжался, но стало заметно светлее. Тучи сваливались на юг, оставляя после себя редкие темные космы, которые быстро растворялись в молочно-белых легких облаках.