И чуть не забыл сказать главное! Неважно, какой выбор сделать. Мы ведь каждый день стоим на перекрестке семи дорог, делая шаг вперед и выбирая что-то для себя. Какой выбор, какой шаг вы сделаете, в какую сторону качнется чаша весов – неважно, пусть вам повезет. Ведь главное – никогда не жалеть о сделанном выборе. Именно жалость разбивает сердце и калечит душу, а «Venti ejus secundi sunt» – счастье благоприятствует ему (латынь). Вот научиться бы только не жалеть о сделанном, и стой у прилавка спокойно, выбирай!..

Пошутил неудачно себе на беду,

Вмиг утратив порядочный имидж.

Вот сижу и скучаю, и даже не жду,

Что в прихожей пальтишко ты снимешь…

Сергей Марусенко

Как я чуть было не испортил себе жизнь? Это было нетрудно. Я сглупил. Захотелось какого-то разнообразия. Не знаю, кто первый начал говорить об успехе в нашей компании друзей (мы семьями собираемся уже лет пятнадцать), а я возьми и скажи: «Друзья, не поверите, но мне повезло! Послал я, стало быть, свою анкету в головной офис нашей компании в США еще полгода назад, и вот вчера пришел ответ. Меня и всю мою семью приглашают на работу в Штаты. Дом сразу в Майами дают, машину приличную, ну, и зарплата – 50 тысяч зеленых в месяц, в целом средняя по их меркам. За полгода я должен свернуть все дела и перебраться. Так что, друзья мои, вас всех мне будет скоро сильно не хватать». И настолько серьезным, спокойным, деловым тоном я это произнес, что никто даже не усомнился. Мастерски получилось.

Налетели друзья гурьбой, поздравляют, тост за тостом за меня пьют. «Какое там „повезло“? – говорят. – Молодец ты просто! Специалист классный, вот и оценили по достоинству».

Ну, через некоторое время мы по интересам разбрелись: мужики, значит, в одной стороне, а девки – в другой. О чем там девки шептались, не знаю, а мы с мужиками серьезный разговор (после выпитого) ведем. Какую машину стоит от фирмы в США требовать, и что еще фирма мне должна, раз такой классный специалист к ним почти задаром идет. Больше всех злился Петрович, исходил слюной не на шутку. Он грамотно объяснил свою позицию: что такого специалиста, как я, в Америке днем с огнем не сыщешь, и меньше, чем за 100 тысяч в месяц, соглашаться, как минимум, глупо. Да и потом, дескать, позорим себя, свой народ, цены себе не знаем. Вот уезжает девушка туда, королева красоты. Могла бы добиться всего – Голливуд, миллиардеры, бриллианты, а становится дешевой шлюхой и заканчивает на помойке!

Чего не скажешь в запале разговора! Я вроде бы собирался сказать, что пошутил, что, мол, шутка это все, и письма я никуда не писал, но после такого меня как что-то толкнуло изнутри. «Ты что ж, Петрович, – говорю, – меня со шлюхой сравниваешь? Да и штаб-квартире в США тоже какая-то выгода должна быть, если меня и мою семью к себе перетаскивать, гражданства мне добиваться. И ведь это только старт, начальные условия. Дальше, лет через десять, я о-го-го как вырасти могу!» Петрович молча выслушал и, махнув еще рюмку, сказал что-то о Родине и о тех, кто ею торгует. Затем забрал свою супругу Лиду и молча вышел в коридор, не попрощавшись. Хлопнула дверь.

Я расстроился, а мужики стали меня утешать насчет Петровича: дескать, не бери близко к сердцу – выпил человек, и на патриотизм его пробило. Но вечер Петрович нам подпортил, и разговор затих сам собой. Я забрал свою благоверную и, попрощавшись, вышел к машине.

Любимая сидела в машине, надувшись, всем видом демонстрируя свой гнев. Я, не выпуская руль, попробовал аккуратно поцеловать ее, но получил решительный отпор и мудрый совет о поведении водителя за рулем. А еще слезы и рассказ о том, как чувствует себя жена, узнавшая грандиозную новость не первой, а как-то случайно, на пьянке у друзей. И я тут, конечно, неправ во всем: и что не сказал и не посоветовался, когда писал письмо, не сказал, когда пришел ответ, и что если она надоела, то не хочет быть якорем на шее, а я, дескать, в Майами могу ехать сам, без меня как-то проживут.