Глаза Амлена были темны от гнева и страдания.

– Но я все буду помнить, и что бы ты ни говорил, бесчестье останется бесчестьем.

Генрих пожал плечами:

– Ты напрасно растравляешь себе душу такими словами. – Он откинулся на спинку кресла. – Я прослежу за тем, чтобы ребенок был обеспечен, даже если ты откажешься принять его в семью.

– А Иоанн? – воинственно спросил Амлен. – Для него какие будут последствия?

В задумчивости Генрих потер подбородок:

– Разумеется, он понесет наказание, не сомневайся. В этой ситуации я такой же отец, как и ты, и она меня не устраивает. Я всего лишь призываю быть практичными, а не поддаваться эмоциям.

У Амлена на скулах заиграли желваки.

– Значит, договорились. – Он рывком поднялся на ноги и, пошатываясь, двинулся из покоев короля. И настежь распахнутую дверь за собой не закрыл.

– О Господи! – Генрих по-прежнему тер подбородок, но глаза его оживленно блестели.

Возмущение Амлена вполне обоснованно, и все-таки… Сам он впервые переспал с женщиной в четырнадцать лет – правда, та женщина не была его кузиной, – так что соблазн и потребности сына ему были понятны. С парнем он, конечно, побеседует… Однако в душе король им гордился.

Амлен шел по дворцу. Его душила бессильная ярость: ну почему так случилось? Через всю жизнь ему пришлось пронести бремя незаконнорожденности, и оттого, что он был сыном графа и братом короля, легче не становилось. Хотелось, чтобы дети избежали этой участи. Он желал для них безупречной и красивой жизни, и такой удар – самая злая шутка, которую могла сыграть с ним судьба. Рана была глубокой. Генрих вряд ли поможет ее залечить, если судить по его манерам. Утешительные слова, обещания – они ничего не значат. И никогда не значили.

Погруженный в эти мысли, Амлен дошел до конюшен, кликнул оруженосцев, чтобы выводили коня, и вдруг застыл как вкопанный. Там был Иоанн с несколькими приятелями. Молодые люди только что вернулись с верховой прогулки и, не имея никаких срочных дел, не спешили расходиться – стояли кружком в своих дорогих нарядах, балагурили и смеялись. Амлен же видел только его одного – самодовольного юнца, который имел в жизни все и который был невыносим исключительно потому, что выбрал такой стиль поведения.

Иоанн заметил Амлена и напрягся.

Готовый взорваться, с гулко бьющимся сердцем, Амлен схватил принца за ворот и прижал его спиной к стене:

– Как ты посмел? Прокрался в мой дом волком в овечьей шкуре и думал, что все сойдет тебе с рук?

Он вонзил колено Иоанну в пах так, что тот согнулся пополам. Толкнув парня наземь, Амлен пнул его и испытал глубочайшее удовлетворение, когда его сапог воткнулся негодяю под ребра. Тогда он еще раз пнул его в пах, и Иоанн сдавленно застонал.

Стоящие рядом молодые люди от шока ничего не предпринимали, но на шум подошел человек постарше, оказавшийся неподалеку, – Джон Фицджон, маршал Генриха.

– Господин, остановитесь! – вмешался он.

– Не суйся! – прорычал Амлен. – Я убью его за то, что он сделал. – Его нога опять опустилась на ребра Иоанна. – В него давно должны были вбить уважение и порядочность.

Фицджон колебался еще мгновение, но, когда Амлен нанес новый удар, вмешался и схватил графа за руку:

– Господин, так вы и в самом деле убьете его. Остановитесь, умоляю вас. Это ваш племянник. Ваш родственник.

Амлена замутило от этих слов, но дурнота помогла справиться с приступом ярости. Он стряхнул с себя руку маршала и, тяжело дыша, отступил. Иоанн остался сидеть на земле. Он держался за живот и сипло хрипел.

– Ты знаешь, в чем дело, – бросил ему Амлен. – Не пытайся сделать вид, будто не понимаешь, и не надейся спрятаться за спину отца. Ты сполна заплатишь мне за это, клянусь!