– Забыть что?

– То, как я вижу сейчас.

– Видите?..

– Чувствую, воспринимаю… Знаете, когда вы здоровы, а потом вдруг заболеваете простудой… Насколько все кажется отвратительным, даже у кофе не тот вкус.

– Понимаю…

– Ну вот. Я и не хочу болеть. Никогда. Не хочу забывать.

– Ведите дневник.

– Куда же без него. Все равно бумага не передает то, как мы ловим… Жизнь. Как пропускаем ее через себя. И как забываем. В этом великая трагедия нашего существования.

Михаил умолк. Разговоры с Татьяной чаще всего сводились к делам имения и обсуждениям каждодневных событий. Порой с ней было интересно, даже забавно, но он давно уже не очаровывался ей настолько, что забывал, где находится. Он был не их тех, кто способен перетерпеть семейную несовместимость, растворяясь в обилии ничего не значащих светских связей. Вера же, непозволительно юная, тащила его куда-то гораздо глубже… Или выше.

– Вы придете на ужин сегодня? – неожиданно спросила Вера, как будто опускаясь обратно.

– Я… постараюсь, – ответил он не сразу, вглядываясь в ее воздушные глаза.

Поэтизировать женщину и одновременно желать ее… Говорить с ней, да так, чтобы откликалось что-то искреннее и естественное в душе. Это было для Михаила в новинку. Это словно говорило ему, что не все еще кончено для него в вечном человеческом стремлении найти кого-то, чтобы больше не притворяться.

Никто не говорил Вере, когда та была ребенком, что она толста и угловата. Никто не советовал сделать себя привлекательнее. Мария словно не замечала этого. Вместо того чтобы злобно посверкивать из угла завистливыми глазами, Вера взяла на вооружение опыт хорошеньких женщин, а природная наблюдательность и умение учиться, постигая нужное и улучшающее, стали ей отличным подспорьем. Была она не так от природы обаятельна, как ее сестра, более проста и… честна, если угодно, в своих манерах и поведении, но с успехом сделала себя изящной, стройной и жизнерадостной. То, что было завоевано ей, она ценила куда больше, чем Полина, которой все досталось без усилий. Вера даже думала, что ей в какой-то мере повезло – будь она девочкой с кукольной внешностью, только ее бы и ценила в себе.

Но, стоило Вере расцвести, как сестра вновь опередила ее, отдавшись политике. Всегда в ней было большее, эта неистовость, обаятельная страсть, цельность, направленность… В отличие от Поли, выхватывающей и загорающейся, Вера умела анализировать и кропотливо сидеть над чем-то, что было ей в самом деле интересно. С возрастом уходило жгучее влияние окружающих на нее. Она вырабатывала четкую картину мира, но понимала, как многому ей еще необходимо научиться. Еще свежи в ней были подростковое восхищение открытием деталей мира и страхи сближений с людьми, смешанные с истовым желанием узнать их ближе. Она не умела отказывать, стушевывалась в спорах, но перебарывала себя каждый день, с каждым невоспитанным человеком. Стерилизованная среда, в которой она выросла, все же пропускала порок и злобу, которые заставляли трепетать удаленных от настоящей жизни дворяночек.

Легкомысленность Веры в период перелома в стране и их семье была напускной, что не мешало извлекать из нее удовольствие. Она вполне могла делать это, пока не настал день подставить под время ободранную кожу.

Вера обожала вечерами увязаться за сестрой и натолкнуть ее на разговор, больше похожий на монолог, если удавалось поймать Полю в урагане знакомств и лекций. Это было не сложно, потому что Полина слишком любила слушать себя. Нужен был лишь молчаливый вниматель, чтобы оправдать это. Вера смотрела на сестру влюбленными глазами, пока та гневно обличала что-то или кого-то.