– Что?

Дариуш коснулся его руки.

– Мне нужно знать, что ты им сказал.

– Отвали, Дариуш, – Руди отвернулся.

– Это важно, – мягко продолжал Дариуш. – Ты знаешь немного, но и то, что знаешь, может поставить под угрозу… кое-что.

Руди повернулся обратно.

– Твоего имени я не упоминал, если это тебя утешит. Но Фабио макнул в говно, как только мог.

Дариуш отодвинулся и кивнул, словно услышав подтверждение того, что и так знал.

– Случилось кое-что ужасное, – сказал он. – Но это не имеет никакого отношения к Курьерам. Это настолько постороннее дело, насколько только возможно. Ты должен это понять.

– Должен? – Руди с трудом сел, уминая подушки под собой. – Должен? Ты привел мне учителя, а он меня чуть не убил. Это я должен понять?

– Фабио действовал не по приказу, – сказал Дариуш. – Он начал собственную операцию. То, что он делал, не было одобрено Централем. Он взял тебя в консульство как приманку, чтобы выиграть время для собственного отхода.

Приманка.

– Ну, здорово.

Дариуш не торопился задавать следующий вопрос. Он всмотрелся в лицо Руди. Огляделся. Снова посмотрел на Руди.

– Ты все еще хочешь быть Курьером? – спросил он.

– Прошу прощения? – взвыл Руди так громко, что в палату ворвался наряд медсестер, чтобы узнать, что случилось. К этому времени, понятно, Дариуша уже и след простыл.

– Маленькие народы – как маленькие люди, – сказал сапожник. – Параноики. Дерганые. Вспыльчивые.

– Мм, – сказал Руди.

– Я бы и народами их не назвал, – продолжал сапожник. – Большинство развалится плюс-минус через год. Смотри на меня. Не улыбайся, – он направил на Руди маленькую камеру, подождал мгновение, чтобы зафиксировать кадр, и сделал четыре снимка. Камера была подключена проводом, как и несколько других маленьких устройств и безликих коробочек, к старой побитой «мотороле». – Спасибо. На мой взгляд, у них нет права называть себя народами, пока не пройдет хотя бы столетие.

– Еще долго? – спросил Руди. – Мне нужно успеть на поезд.

Сапожник взглянул на него.

– Войти и выйти из Зоны – детские игры, – проговорил он рассудительно. – Виза резидента и разрешение на работу – намного сложнее.

– Я знаю, – сказал Руди.

– Мой обычный пианист был недоступен, пришлось нанять кое-кого за свой счет.

– Прости, – сказал Руди, надеясь, что сменный пианист окажется надежным.

Сапожник не сводил с него глаз.

– Ты очень молодой.

С этим было невозможно спорить. Руди пожал плечами.

– Смени цвет волос, – сказал сапожник. – Отрасти усы.

– У меня нет времени растить усы.

– Ну, постригись, – сказал сердито сапожник. – На парикмахера время есть? Измени свою внешность. Никто не похож на свою фотографию на паспорте, иммиграционная служба становится подозрительной.

– Может, шляпу надеть, – сказал Руди.

Сапожник еще долго смотрел на него, потом грустно покачал головой. Пошел к телефону и принялся что-то прокручивать на тап-клавиатуре.

– И, конечно, в Зоне бумажные паспорта, – сказал он, пристально глядя на экран телефона. Покачал почему-то головой, ткнул в тап-клавиатуру несколько раз. – С кремнием куда проще.

– Вроде должно быть сложнее.

Сапожник снова покачал головой. Побарабанил по телефону костяшками пальцев.

– С кремнием все можно сделать здесь. С бумагой… ну, нужно найти правильную бумагу, правильные чернила, правильные печати… намного сложнее.

– Ясно, – сказал Руди.

– Мой пианист за десять минут хакнул компьютер погранслужбы Зоны и обновил записи по твоей легенде. Где тут безопасность?

– Ясно, – сказал Руди.

– Вот бы все и делали такие паспорта, – продолжал сапожник. – Кремниевый паспорт может хакнуть любой пианист, но для того, чтобы работать с бумагой и чернилами, нужен художник.