– Больно надо жабами питаться. Я пельмени люблю и сметану деревенскую, – проворчал Акимов.

– Ты мне глаза-то не отводи, не на такового напал! Силы адовы, вашей чертячьей шайке помощники, в нынешнюю ночь чуть меня заживо не сглодали. Добром прошу: пиши, как положено, договор. Я его подмахну, ты мне золото выдашь. И распрощаемся мы до самой моей земной смертушки – тогда уж, знамо дело, ты опять прилетишь – за грешной душой Дормидонта Ильича. Но это еще когда будет! А до тех пор поживу я всласть – сытым, пьяным да важным. Живо доставай бумагу и перо, пока я тебя, упрямца, в болото не опустил! А здесь трясина знатная, глубокая. Тебе из нее нипочем не выбраться. Шевелись, нечистик, ну!

Антон в ответ быстро повернул голову и укусил жабу за бугорчатую лапу. Та взвизгнула, схватила Антона под мышки, вздернула вверх и поволокла к воде. Мурлышенька, до сих пор молча сидевшая у ног Акимова, замяукала и побежала следом.

– Пора, ребята! – каркнул Кирилл Владимирович. – Заступитесь за товарища, спасите его от смерти!

Мы вывалились из-за кустов, подлетели к Дормидонту, который успел к этому времени до колен затолкать Акимова в болотную жижу. Не сомневайтесь, Мурлышенька была уже на месте! Кошка стояла на задних лапах и, рыча, рвала когтями толстый зад обнаглевшего земноводного. Штаны и подол рубахи будущего купца были располосованы в клочья, на отрепьях проступила кровь. Жаба ухала от боли, но своего занятия не оставляла. Антон, как мог, отталкивал от себя ее лапы и лез на берег. Но силы были, конечно, неравны: мальчишка не смог бы долго противостоять взрослому мужчине, хотя и обтянутому зеленой кожей! Так что мы прибыли очень вовремя. Скворец, по своему обыкновению, сел земноводному на голову, прямо между желтых глаз, и начал долбить клювом выпуклый жабий лоб. Ну и треск пошел над болотом! Представьте, даже закрякали неподалеку в камышах потревоженные утки! Саня повис на одной скакухиной лапе, мы со Светкой – на другой. Под тяжестью троих «бесенят» Дормидонт сел на землю и возмущенно заквакал, выпустив пончика. Кошка отскочила назад и победно взревела. Мы оставили жабу кричать дальше, а сами протянули руки Антону, уже погрузившемуся в трясину почти по пояс. Несколько дружных рывков – и Акимов был на берегу! Мальчишка еле успел отпрыгнуть от Дормидонта, снова протянувшего к нему жадные лапы.

– Коа-акс! Врешь, не уйде-ошь! – булькала жаба. – Сначала де-энежки отдай, а потом лети-и куда тебе надо – хоть за моря-окия-аны, хоть в геену о-огненную! Вот я тебе сейчас голове-онку-то упрямую сверну-у, чтоб знал напере-од, как от договоров отка-азываться! О-о-о, прокля-атый о-оборотень, опять он меня клюе-от прежесто-око!

Скворец, в последний раз звонко ударив земноводное в лоб, взлетел с жабьей головы и сел Антону на плечо.

– Дор-рмидонт Ильич, – строго сказала птица, – р-разве Вы до сих пор-р не поняли, что из Вашей затеи ничего не выйдет? Несмотр-ря на свое пр-редательство веры и семьи, золота Вы не получите. И Антона мы в обиду скопидому больше не дадим. Так что отпр-равляйтесь отсюда восвояси, пока не поздно. И помните, что Вы все-таки – человек!

Желтые зенки скряги радостно блеснули:

– Ты пра-ав, оборотень! Хоть вы, адские выкормыши, вместе меня осилили, дело еще не кончено. Эх, не надо мне было с нечистиками связываться. Человеку надо ить на человека и надеяться. Ничего! Хоть небольшие деньги – да будут сегодня, может, и мои. Взбрыкнул нынче Афонька, посмел со мною, отцом, дерзновенно спорить! Но теперь-то, наверное, одумался, паршивец. Не безголовый же он вовсе, чтобы из-за красных словес явную выгоду из рук выпустить. Прощевайте, демоны пустомельные, на одни лишь козни только и годные. Счастливо, так сказать, оставаться! Побегу-ка я скореича в другое место – богатое да доходное. Что здесь с вами попусту лясы точить? Глядишь, и не поспеешь к нужному-то часу!