– Ты чего?

Мальчишка сидел, зажмурившись от боли. Все, что сумел наш друг в эту минуту, – показать пальцем на безобразно вывернутую ногу. Светка сочувственно покачала головой и хотела, кажется, что-то сказать Сане, но в последний момент передумала. Видно, побоялась лишний раз тревожить раненого. Прошло немного времени в молчании. Иноземцев шевельнулся и забурчал:

– Говори, Ковалева. Что произошло? Я как будто отключился. Помню только: мы сюда прилетели и над поляной зависли. Дальше – туман.

Светка отвела взгляд и протянула:

– Ну-у… Да ничего не было, Санек. Плавали в воздухе, да и все. Ты сам видел.

– Не ври, Ковалева, – строго сказал Сашка. – Я что-то пропустил. Я же слышал, ты смеялась, как дурочка из переулочка. Быстро говори!

Светка зачастила:

– Отстань, Иноземцев. Ты чего такой вредный стал? Моя баба Лиза сказала бы: заполошный!

– Ты на свою бабушку стрелки не переводи, – настаивал мальчишка. – Она тут ни при чем. Ты одна все видела. Костина, вон, до сих пор в отключке…

– Вот именно, – Светкин голос приобрел твердость. Ира без памяти, а ты ко мне со всякой ерундой лезешь. Ничего я не знаю, Санек. О-ой!

Какой-то большой жук, пролетая мимо, чиркнул жестким крылом по лицу Ковалевой. На коже сразу появилась кровавая царапина. Подружка схватилась за щеку и заныла. Иноземцев моргнул, потянулся было к Светке, чтобы похлопать ее по плечу, но дернулся от боли в ноге и опять откинулся назад. Потом предложил:

– Ты вот что, Ковалева. Кончай себя жалеть. Мы-то в нормальном состоянии – только чуть поранены. А Костина вообще не в себе! Ты там ее похлопай по щекам. Надо же Ирке помочь. А то вдруг она вовсе из обморока не выйдет?

Светка засуетилась и принялась тереть мне щеки и виски. Но я осталась лежать в неподвижности. Мои друзья расстроенно переглянулись. Сашка сказал с напускной бодростью:

– Ладно, Ковалева, не парься. Кажется, в таких случаях нашатырь дают нюхать, но у нас его нет. Подождем. Давай только переместимся вон к тому камню – видишь, голубой, как небо осенью? Надо, чтобы у Костиной голова в тени оказалась, тогда она быстрее очнется. Ирке прохладнее будет, понимаешь? Я идти не могу, просто буду здоровой ногой сидя отталкиваться и ползти. Ты бери Костину за левый локоть и тащи, а я за правый. Давай!

Друзья медленно поволокли меня к камню и наконец уложили в тени. Сашка прислонился спиной к боку скалы и откинул больную ногу. Светка примостилась рядом. Про ободранную щеку она, похоже, забыла и тревожно наблюдала за мной. Потом сказала:

– Смотри, Санек. У Иры, кажется, губы порозовели. Она приходит в сознание!

Задремавший было Иноземцев проснулся и с готовностью подтвердил:

– Ну да, ты права. Вон у нее ресницы дрогнули.

Светка и Сашка опять уставились на меня…

Как странно и – стыдно! – мне было наблюдать эту сцену со стороны! Я хорошо помнила, что в тот момент уже вполне пришла в себя, но боялась показать это. Почему – не знаю, но страшно было не на шутку, просто до тошноты! Будто бы подобное уже случалось со мной раньше, и я четко понимала: если признаюсь, что вышла из тьмы, произойдет что-то непоправимо ужасное… Но нет, бесполезно! Я и сейчас не могла понять свое тогдашнее поведение. Обморок-то со мной случился тогда первый раз в жизни! Ага, вот меня укусила оса, и я сразу подскочила.

Настоящий Иноземцев, которого мы с подружкой, сидя на траве, держали за руки после удара по темени шишкой, потряс головой и пробурчал:

– А я все понял, девчонки. Хотя нет, не все, но…

Огромный экран перед нами тут же погас. Не зря, наверное. Мы должны были срочно выслушать Сашку!