Все это навело профессора на мысль, что ртуть играла немалую роль в поведении Ивана Грозного и он решил посетить Кремль в период, когда заболевание царя стало очевидным, то есть, после 1570 года.

К решению этому его подтолкнули сведения об иностранном лекаре, врачевавшем государя. Не значит ли все это, что припадки Ивана Васильевич носили искусственное происхождение? Не было ли за всем этим тайного плана? Профессор перестал спать ночами, любопытство извело его окончательно и однажды утром настал момент активных действий.

Завершив ознакомление со всеми материалами, Александр Александрович задвинул шторы на окне, откинулся в кресле и закрыл глаза. Вспомнить все, что знаешь, оживить картины прошлого… Вот Кремль, стены уже сложены из красного кирпича, На Ивановскую площадь бросает гигантскую тень недостроенная колокольня, стоят Архангельский и Успенский соборы, площадь вымощена грязным деревянным торцом, В небе светит солнышко, сентябрьский день дарит миру последнее тепло. Меж соборами кучками торчат остатки пожелтевшего разнолесья, слышался стрекот сорок. Площадь безлюдна – лишь пробежит фигура в темной рясе да на крыльце царских хором две молодые девки выбивают пуховые перины. С заднего двора за хоромами несет дымком. Зенон огляделся, потопал ногами по земле – все в порядке, ноги стоят на Ивановской площади. Он набрал в легкие свежего сентябрьского воздуха и начал движение по давно ушедшей эпохе. Для начала подошел к углу, глянул на задний двор и увидел вертел, на котором висело уже обуглившаяся тело какого-то человека. Под вертелом опричник в черной епанче ворошил угли. Неподалеку сидели на бревнах еще несколько опричников, пили вино из дубового бочонка и закусывали мочеными яблоками. Один из них, приземистый и густо заросший волосом, увидел его и призывно махнул рукой:

– Поди сюда, подьячий, отпей вина.

По маленькому росту и звероватому, поросшему густым волосом лицу, Зенон догадался, что это Малюта Скуратов. Стало страшно, но осознавая нереальность происходящего, он подошел и присел на бревнышко. Взял протянутый ему оловянный кубок и подставил под струю вина. Глотнул большим глотком, утерся рукавом и спросил, указывая на вертел:

– Это кто такой будет?

Малюта уставился на него:

– Ты что, раб божий, белены объелся? Не ты ли дознание записывал?

Зенон не нашелся что ответить, но тут вмешался сидевший рядом с ним опричник, сверливший профессора острыми карими глазками. Это был грузный мужчина с сизым носом, опухшим ноздреватым лицом, клочкастой бородой и длинными, до плеч волосами. Он засмеялся и сказал испитым басом:

– А он, поди, бегучего серебра лизнул, которое у лекаря нашли. Вот у него голова-то и треснула.

Остальные опричники тоже хохотнули, а остроглазый продолжал:

– Я, чай, и сам вечор его попробовал – вот мне тошно-то было! Когда лекаря вязали, штоф-то с серебром опрокинули и оно по столу разбеглось. Мы с Антипкой его перстами в штоф обратно сгоняли. Видать, оно к перстам прилипло, потому как после трапезы нам тошно стало. Ох, отрава, прости Господи!

Малюта вскочил на ноги:

– Чисто ли серебро прибрали? Не осталось ли чего?

– Чисто, как есть, чисто. Все до пылинки собрали, право дело.

Малюта успокоился и приказал снимать тело с вертела. Два опричника подняли вертел за концы, положили на плечи и ушли.

– Ну, все. Сегодня работы больше нет. Расходись до всенощной, соколы.

Опричники разбрелась по двору, а Зенон пошел со своим спасителем. Он уже понял, что этот человек не прост и не стал ходить вокруг да около.

– Как Вы догадались, господин, кто я такой?

– Должен сказать, что я не догадался кто Вы такой, сударь. Просто мне ясно, что Вы такой же скиталец по времени, как и я. И судя по Вашей физиономии, тех же российских кровей, что и Ваш покорный слуга. Хорошо, что хоть борода у Вас имеется, а то бы схватили без промедления. Теперь, может, с моей помощью спасетесь.