сканируя постепенно регенерацию тканей, —
раздваиваясь близнечно на день и на ночь,
на чашу земли и на неба перекинутый свод,
на кровоточащую Марину и рядового Улая:
к какому лицу осуществления ни повернись,
я рядом.
«внутренняя собака ровно в полночь…»
внутренняя собака ровно в полночь
срывается с цепи и убегает в сон —
через ее зрачки я вижу явственно
знаки движений, ахроматический тон
местами – темнее, а местами – светлее;
как ты живешь в этой унылой метели
кружащихся ритмов, стволов тополей,
сплошь порыв и сплошь стремление,
прерывистое горение на сквозняке
частоты жизни, дыхания, сна?…
ты пришла на час; итог – четверть века:
я мечтала о сквозном доверии ветра,
о преданном самоотречении зеркал —
только не продолжай свои вопросы, а
лучше беги по прямой летящей стрелой,
стремглав – по сферической кольцевой,
по возвратной – выходящей из небытия:
все перспективы стянуты к точке ноля;
всё прекратилось, исчезло, затихло,
всё, кроме тебя, галактическая.
«к полудню загустело вещество велеречивых дней…»
к полудню загустело вещество велеречивых дней;
я вывожу выгуливать попавших под забвение:
не чахлый конвоир, не санитар-студент —
смешной сатир?
проверит их на терминале и перемешает время;
как уплотнились сжатые до вспышек яростных
секунды и мгновения!
как много хочется молчать в глазастую немочь
и слышать только звук отрывистых движений,
изменчивых на переходе скоростей
чалых речей!..
«любовь – пристанище бездомных на период переоценки…»
любовь – пристанище бездомных на период переоценки ценностей;
на период уценки человеческой жизни —
gggсфокусированный натурализм
не призывает «назад к природе»,
ggg «к вещам», «к камерным мелочам»;
органическое всевластие упраздняет стремление к власти
gggи акт воления,
конструкции текстов и деконструкции смыслов
gggсо сдвигами и пробелами;
любая кинестезия – суть символ и референт возможности трансгрессии за очерченный сутулым альбиносом силуэт смерти,
где пластичные тощие дети давно играют с мертвыми птицами:
– чем тебе нравится мертвая ворона?… тебе знакома
ggg история ее гибели?
– у нее неестественная поза, она – развернутая фигура оригами,
и ее глаз – он чуть-чуть тускло сияет, ловит мое отражение —
мы коллекционируем перья – на самом деле;
– а мы – вооружение на языке развития и приближения к будущему,
gggна языке прогресса;
мы кое-что знаем о природе страха и стресса;
gggоб обратном:
архитектоника образа выстраивается сообразно знаку —
артикуляция мысли зависит от тебя в последнюю очередь;
gggесли очень —
но лучше без очевидных интенций:
вот – предмет! он по инерции будет двигаться по мостовой —
после столкновения – по реакции – бег по косой и подмена;
утрата устойчивости – модель объяснения, невроз или решение…
тело, свободное от телесности и политики тела,
gggот места (со)творения,
просыпается медленно, когда мир потерян,
gggсубъект разъят и растерзан,
и некто третий сканирует его рыхлую утробу,
gggа там – только знаки Бога.
«третий день соседский ребенок…»
третий день соседский ребенок
gggкричит и плачет, и кричит
близко к полуночи и спросонок:
gggон родился только пятого мая,
без малого сутки – седмица,
gggа крик его протыкает спицами,
оглушительно тонет и кружит
gggв резком редком пространстве
объемов и геометрии пустоты;
gggон врастает в него кожей, хрящами,
но получает толчок и пламя,
gggшлепок воздуха и уличные шумы;
в дневном мареве он исчезает,
gggв ночной мистерии иссякает и тает;
а крик «собирает», крик-косточка,
gggсделавший его сразу точечным
там, где он оголтело носится
gggптицей, бьющейся о потолок офиса, —
зато на седьмой день различит
gggчереду бесполезного и нужного —
наружного: теперь он только снаружи, теперь он только внутри.