Мужчина ускорился, толчки становились резкими и рваными, от чего мое тело содрогалось от оргазма. Я выкрикнула его имя, чувствуя, как горячая волна прошлась по моему телу, словно электрический разряд. Из горла мужчины вырвался громкий стон, и он упал на мое тело без сил. Его ресницы щекотали мою грудь, но ощущение что любимый человек так близко с тобой, что я не обращала внимание на на щетину, царапавшую кожу, ни на тяжесть от его веса.

– Будь я проклят. – Его слова заставили меня напрячься. – Будь я проклят, – он поднял голову, встречаясь со мной взглядом. – Будь я проклят, но я так сильно тебя люблю.

Он трижды проклял себя перед тем, как признаться в любви. Он был готов гореть в аду за свою любовь ко мне. Я смотрела на его раскрасневшееся лицо, на его четко очерченные скулы и приоткрытые губы, и понимала, что больше не было смысла что-либо скрывать. Я любила этого мужчину, и, если он захочет проклясть и меня, я буду к этому готова.

– У меня никого, кроме тебя, не было, – вместо признания в любви выпалила я. Мужчина напрягся, поднялся на руках, встречаясь со мной взглядом, нахмурившись.

– Повтори-ка, – его большие глаза превращались в маленькие щелочки, губы сомкнулись, вытягиваяст в тонкую линию.

Тревога! Поднимается буря!

– Ты – мой единственный мужчина.

– Ага, – кивнул он, медленно поднялся с кровати, молча натянул одежду и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, заставляя меня вздрогнуть и съежиться. В этот раз я его не останавливала.

Спустя некоторое время после ухода Луи, я вышла из его комнаты, попутно собирая все свои вещи, и вернулась к дочери. Я знала, что мужчина испытывал полный спектр эмоций. Боль, неверие, злость, обида и, я очень надеюсь, что это не так, ненависть.

Его не было два дня дома. Он даже не приставил ко мне кого-то из своих силовиков, что было удивительно. Я была обеспокоена. На автомате кормила и игралась с дочкой, прибиралась в спальне. Я по несколько раз на дню заглядывала в спальню к Луи, надеясь, что, занимаясь с дочкой, я просто не заметила его прихода, но это не так. Луи не возвращался. Лучше бы он кричал на меня, бил посуду, угрожал, что отберет Франческу, но не молча уходил на несколько суток из дома.

Шли третьи сутки. Я проснулась, удивляясь, как в доме родного отца моя дочь крепко спала. Ни громкие звуки, ни яркие лучи солнца, настырно пробирающиеся сквозь занавески, не нарушали её сон. Накинув на свои плечи шелковый халат, я спустилась на кухню, поднимая жалюзи, чтобы сразу заметить приезд мужчины. Я все еще верила, что он придет домой.

Крепкий кофе только учащал и так сильное сердцебиение. Луи был отцом моей дочки, но при этом никем не числился. Он имел все права на дочь, равные мне. Я задумалась, чувствуя, как на лице в первые за эти дни, появилась улыбка.

Я набрала номер подруги, слыша в ответ сонное бормотание. Время было около восьми утра, и моя Мон-Мон всегда сладко спала в это время.

– Ты смотрела на часы, женщина?

– Мне нужна твоя помощь.

– Помощь хирурга или психолога? – Отшутилась она, сладко зевая.

– Юриста. – Девушка залилась смехом.

– Все-таки психиатр тебе нужен. Вы поговорили?

– Это нельзя назвать разговором, – вспомнив нашу ночь, мои щеки залились румянцем, и на лице появилась улыбка. – Но он узнал, что Френси его дочь.

– Что ж, хоть это. – Я слышала, как девушка набирала что-то на своем телефоне. – Нашла. Записывай.

Она продиктовала мне номер. Виктор Джордано был юристом, далеким от криминальных дел и не имел никакого отношения к Луи. Это было мне на руку. Пока в телефоне слышались длинные гудки, я чувствовала, как потеют ладошки.