Он швырнул окурок под ноги и размазал его по тротуару резким движением подошвы.

– Значит, этих признаков не было, – резюмировала я, – и Анька не бросилась из окна сама.

– А что тогда? – вытаращился Игорь, – Кто ее мог подтолкнуть? Я? Меня не было дома. Да и не стал бы я этого делать…

– На тебя я подумаю в последнюю очередь, – добродушно заверила я его.

– Спасибо, – буркнул он довольно неблагодарно.

– А врагов у нее не было?

– Были, – пожал он плечами, – но я не могу представить никого из них в роли убийцы… Хоть расстреляй. Подхожу только я. Взбесившийся от постоянного безденежья и напряженной работы маньяк. Чтобы не кормить жену и ребенка, выбросил их из окна… Убеждает?

– Учту, спасибо, – сказала я. Может, так оно и бывает, но не с Игорем, который таскал Аньку на руках и заботливо сдувал с нее пылинки.

– Так что там у нас насчет врагов? – продолжала я пытать несчастного.

– Недавно, дня три назад, она поругалась с Людкой Гладышевой, – пожал он плечами. – Людка помешалась на какой-то идиотской маркетинговой сети типа «Визьена» и начала нас доставать. Последний перл был – дайте срочно взаймы пять лимонов, поскольку ей нужен как воздух неведомый кейс.

– А по-русски?

– А по-русски я и сам ее не понимаю, – усмехнулся Игорь, – пять лимонов она где – то достала, и Анька сказала, что ей пора полечиться в нашей клинике. Людка обиделась. Все.

Представить толстую, спокойную Людку в роли убийцы было трудновато. Ладно, ее мы оставим в качестве подозреваемой. Поскольку, судя по моим личным наблюдениям, работа в маркетинговых сетях нередко портит рассудок.

Но в уголке сознания Людка отложилась. Позвоню ей и честно поведаю о своих подозрениях.

Кстати, неплохой метод работы. Заявить человеку, что я его подозреваю, и пусть сам себе ищет алиби и доказывает, что он не верблюд.

– Последнее время Анька была какая-то странная, – продолжал Игорь, – загадочная… Сияла изнутри. Я связывал это с беременностью… Ах, Господи, ну, почему? Почему? Она так ждала ребенка, Тань!

Он стиснул зубы и сжал кулаки. Рыдать и ныть было не в его правилах. Поэтому-то мы втроем так понимали друг друга…

Никто из нас не любил публичных выступлений с элементами вселенского плача…

Я поняла, что продолжать наш разговор нельзя. Это слишком мерзко – мучить человека воспоминаниями. Подожду до завтра. Боль потребует выхода. А душа Игоря запросит мщения…

Как просит его сейчас моя душа!

Тихоновича я нашла быстро. Он стоял, подпирая стенку, в фойе и тихо общался с дородной дамой лет пятидесяти. Дама явно кокетничала, оставляя, впрочем, лицо в состоянии приличной моменту трагичности.

Я остановилась в отдалении. Нарушать их беседу не хотелось. Тихонович меня заметил. Он кивнул мне и взглядом показал, что сейчас постарается вырваться из объятий блестящей фрейлины двора. Дама перехватила его взгляд и уставилась на меня. В ее остановившемся взгляде чувствовалось возмущение и удивление. Я явно не входила в число особей, отвечающих ее ГОСТу. Тихонович пробормотал: «Извините» – и поклонился ей. Она милостиво отпустила его на пару минут. Не больше. Я и так слишком нахально возникла в этом пространстве.

– Здравствуйте, Таня, – сказал он, приблизившись. – Рад вас видеть…

– Повод, увы, слишком безрадостный, – вздохнула я.

– Да уж. Самое главное – я не могу понять, почему?

Тихонович посмотрел мне в глаза:

– Вы вообще-то верите, что она сама покончила с собой?

– А вы? – ответила я вопросом на вопрос.

– Нет, – произнес он решительно, – но и понять, кто мог желать ее смерти, тоже не могу.

– А в труппе у нее врагов не было?

Он вытаращился на меня в изумлении. Потом расхохотался.