– Ракушка! – я догадался одновременно с тем как увидел. – Откуда она здесь?
– Ага, ракушка, – кивнул Загребельный. – Тут их много. Днище сто лет не чистили. Обросло, дай боже!
– Днище? – я не поверил своим ушам.
– Оно самое.
Подтверждая свои слова, подполковник развернул автомат и тыльной стороной ствольной коробки как следует врезал по вставшей у нас на пути преграде. В этот миг мне показалось, что земля закачалась, а небо сорвалось с гвоздя, на котором висело, и падает прямиком на наши многострадальные головы. Только этот и никакой другой катаклизм мог сопровождаться таким тяжелым, раскатистым громом, гулом и стоном одновременно.
– Ты что сдурел! – я вцепился в разгрузку Лешего. – Услышать ведь могут!
– Кто?
– Не знаю.
– Вот то-то и оно, – Андрюха с досадой пнул борт неведомого корабля. – Пусть уже хоть кто-нибудь появится. Не век же тут бродить! Прямо ёжики в тумане, мать вашу!
– Какой, по-твоему, это корабль? – я попытался загрузить мозг приятеля работой в надежде что там не останется места для злости и раздражения, полностью противопоказанных в ситуациях типа нашей.
– Черт его знает, – чекист поглядел вдоль теряющегося в тумане борта. – Большой, должно быть океанский.
– Пойдем, поглядим, – предложил я и шагнул по направлению к носу, по крайней мере, я почему-то решил, что нос находится именно в этой стороне.
– Пойдем, раз других развлечений больше нет, – согласился Леший.
Развлечение получилось что надо, я бы сказал не для слабонервных. Все то время, что мы пробирались вдоль борта, внутри корабля что-то ерзало и ворочалось. И это самое что-то, насколько можно было понять, увязалось вслед за нами. Я подумал, что произойди сейчас чудо, исчезни вдруг толстый стальной борт, то мы бы с этой штукой оказались совсем рядом, может даже увидели друг друга. Хотя нет, лучше не надобно нам таких чудес. Лучше мы спокойно обойдем это странное судно и потопаем дальше, своей, так сказать, извилистой дорогой.
– Чертовщина какая-то, – Леший покосился сперва на меня, а затем на борт корабля.
– Ты о чем? – Казалось, что гулкие удары сердца звучат громче, чем мой шепот.
– Не пойму, как оно успевает за нами. Там же стальные переборки, отсеки разные. Или…
– Что или? – я заметил, что Андрюха помрачнел.
– Или оно там внутри не одно.
– Умеешь ты утешить! – я болезненно скривился.
– Как насчет того чтобы убраться отсюда? Целее будем. – Загребельный на пару шагов отступил от борта.
– Обожди, – пришлось придержать друга. – Давай все же дойдем до носа.
– Да нахрена тебе этот нос сдался? – прошипел чекист.
– Вот балда! Как тебя в ФСБ столько лет терпели? – не зло возмутился я. – На носу кораблей обычно название пишут. Так глядишь и узнаем, что за посудина. Все ж, какая-никакая, а информация.
Вдоль борта неизвестного судна мы уже продвинулись или, вернее будет сказать, прокрались метров на семьдесят. Так что по моему, насквозь сухопутному разумению до носа оставалось совсем немного. Ну, не супертанкер же это в самом-то деле!
– Ладно, пошли, – согласился Леший. – Тем более что кораблик-то, похоже, носом в землю врылся. Может и впрямь название окажется не так высоко. Выясним, кого это сюда занесло.
Слова Загребельного заставили повнимательней приглядеться к борту корабля. Основательно обросшая водорослями и ракушками подводная часть теперь поднималась из пыли метра на два, а над ней, выше грязно-белой полосы ватерлинии возвышался серый, весь в ржавых потеках борт. Черт, высокий, надо сказать, борт. Разглядеть что-то там, наверху, будет…
– А это еще что такое! – сделав с полдюжины шагов, Андрюха вдруг остановился как вкопанный.