Маленький предмет пробил сущность насквозь, и через какое-то необычно короткое время из колодца раздался слабый всплеск. А мне почему-то казалось, что воды там давно нет…

Дух между тем вытягивался наружу, как мутовка из маслобойки – прямо, не сгибаясь. Он оказался длинным, не меньше четырех локтей, и довольно широким. Напоминал собой белые одежды отца настоятеля, вывешенные после стирки на просушку.

Только у присноправедного Корнелиуса нет привычки занавешивать лицо каким-то потрепанным полотенцем.

Джеффри сам уже походил на бесплотного духа – стоял молча, покачиваясь. Спрашивать придется мне. Знать бы еще как. Судя по тому, что главный призыватель сущности – привратник Джон, человеческую речь она понимает. Но по-простому как-то неудобно.

– Скажи мне, явившийся на зов…

– Артур! – вскрикнул Джеффри. – Пожалуйста, не надо! Уважаемое привидение, мы сейчас уйдем и, честное слово, никогда больше вас не потревожим!

– Поздно.

Голос у всеведающего духа был старческий, ехидный, с подхихикиванием. Таким не пророчества изрекать, а сплетни соседям пересказывать.

– Ты хотел знать, так слушай! – Широкий рукав потянулся к Джеффри. – Счастье обретешь ты, когда твой друг падет в крови.

Призрак мерзко захохотал.

Было б у меня что-нибудь под рукой, тоже швырнул бы в этого дохлого оракула. А дух между тем повернул свою башку-кочан ко мне:

– Прощай, сэр Артур.

И снова нырнул в колодец. Всплеска мы не услышали.

– Джеффри! Ну, нашел из-за чего переживать! Чушь какую-то этот черт городил, а ты веришь. Сам подумай: он назвал меня сэром Артуром, но рыцарем станет мой брат Ричард. Значит, и остальные слова этого пугала морковки сырой не стоят.

– Духи не лгут.

Друг второй день сам не свой. Даже в Керберри на свою прекрасную Салли взглянуть не бегает. Раньше каждый вечер хотя бы на часок, да отлучался, благо деревня под холмом, только спуститься. А сейчас сидит, как ворон на суку. Наверное, возомнил, что каждый его шаг может привести к счастью, а прежде того – к моей безвременной гибели. Как будто, не случись этого пророчества, я жил бы вечно. Свалиться, что ли, с забора, исцарапаться, вот и будет у Джеффри друг, павший в крови.

– Фламм и Хог!

Неслышно подкравшийся отец Оливер, преподаватель риторики, одной рукой хватает за шиворот меня, другой – Джеффри и рывком выдергивает из-за парты. Пальцы у служителя Храма цепкие и сильные, а слух, как оказалось, отменный. Уловил, как мы шепчемся под скрип перьев.

– Вон из класса! Искупление вам обоим – три дня мыть котлы на кухне!

– Я думал, искусство хорошо говорить нельзя постигать в молчании, – буркнул я, выходя из класса.

– Фламм! Четыре дня на кухне!

– А не считает ли уважаемый наставник…

Джеффри схватил меня за рукав и потащил прочь, не то я бы еще на неделю наказания себе наговорил.

– Лучше бы велел высечь, – я и вправду огорчился. – Один раз отмучиться, и все, а так три дня неотлучно состоять при грязных жирных котлах. Ну что, идем?

– Куда?

– На кухню.

– Артур, котлы начинают мыть после ужина…

Пекло! Мало того что до ужина наказанным нигде нельзя показываться, так еще и работу закончим далеко за полночь.

Джеффри вздохнул и, скорбно сложив руки, замер у окна. Но даже если друг согласен мириться с судьбой, то я – нет, и что-нибудь придумаю!

Я повернулся к Джеффри, а тот высовывается из окна так, что того гляди вывалится.

– Что ты там увидел?

– Артур, ваш герб – Феникс?

– Восстающий из пламени, под двумя стрелами перекрещенными, в багряном поле, а что?

– На двор только что въехал кто-то из вашего рода.

Джеффри не ошибся. Уже через полчаса меня вызвали в кабинет отца настоятеля Корнелиуса.