– Не за что ухватиться, совершенно не за что… нет ничего. Предыдущим днем, перед тем как я увидела вас на мосту, я была без сил, потому что я пыталась, пыталась, пыталась дозвониться до него, но безрезультатно, Нонсо.

Она отправилась на реку не потому, что у нее были силы или воля убить себя, а потому что она только о реке и могла думать, когда прочла в сотый раз электронное письмо. Она не знала, спрыгнула бы она с моста или нет, если бы не он.

Мой хозяин внимательно слушал ее историю, заговорил только раз – попросил ее не обращать внимания на кур, которые начали жалобно квохтать.

– То, что случилось с вами, очень больно, – сказал он, хотя всего и не понял.

Она настолько хорошо владела языком Белого Человека, что ее словарь содержал больше слов, чем он мог понять. Например, его разум завис над словом «обстоятельства», как коршун над стайкой цыплят и курочек, не в силах решить, какую из них и как атаковать. Но я понял все, что она сказала, потому что каждый цикл существования чи подразумевает образование, в ходе которого чи приобретает разум и мудрость своих хозяев. Так чи может познать, например, тонкости искусства охоты, потому что когда-то, сотни лет назад, этот чи обитал в хозяине, который был охотником. В моем предыдущем цикле я сопровождал необыкновенно одаренного человека, который читал книги и писал рассказы, Эзике Нкеойе, который был старшим братом матери моего нынешнего хозяина. К тому времени, когда он достиг возраста моего теперешнего хозяина, он знал почти все слова языка Белого Человека. И бо́льшую часть того, что я знаю теперь, я приобрел от него. И даже сегодня, когда я свидетельствую от лица моего нынешнего хозяина, я облачаюсь в его слова с такой же легкостью, как и в свои, смотрю на мир его глазами, так же как и моими, и иногда одно и другое сливается в неразрывное целое.

– Это очень мучительно. Я так говорю, потому что и сам немало страдал. У меня нет ни отца, ни матери. Никакой семьи.

– Ай-ай! Это очень грустно, – сказала она, приложив руку к широко раскрытому рту. – Я вам сочувствую. Очень сочувствую.

– Нет-нет-нет. Я в порядке. В полном порядке, – сказал он, хотя голос его совести и укорял его за то, что он не упомянул сестру Нкиру.

Он смотрел на Ндали, которая наклонилась к столику между ними, переместив центр тяжести на бедра. Ее глаза были закрыты, и он подумал, что она исполнена сочувствия к нему. Он опасался, как бы она не заплакала из-за него.

– Я теперь в порядке, мамочка, – сказал он еще решительнее. – У меня есть сестра, но она в Лагосе.

– Ой, младшая или старшая?

– Младшая, – сказал он.

– О'кей, так вот, я пришла, потому что хотела поблагодарить вас. – Улыбка озарила ее скорбное лицо, когда она подняла сумочку с пола. – Я верю, Господь послал вас мне.

– О'кей, мамочка.

– Что это за «мамочка» вы все время повторяете? Почему вы это повторяете?

Услышав ее смех, он понял, что тоже смеется собственным диким смехом, и попытался сдержать его, чтобы совсем не осрамиться.

– Нет, правда, это странно!

– Я уже говорил, что у меня нет матери, а потому всякая хорошая женщина для меня мамочка.

– Ах, боже мой, извините!

– Я сейчас, – сказал он и вышел в туалет помочиться.

Когда он вернулся, она спросила:

– Я еще не говорила, что мне нравится ваш смех?

Он посмотрел на нее.

– Правда. Я серьезно говорю. Вы красивый мужчина.

Он торопливо кивнул, когда она встала, собираясь уходить, и на мгновение отпустил в полет собственное сердце при таком совершенно необычном исходе того, что ему представлялось сплошной катастрофой.

– Я вам еще ничего не предложил.