Небольшой импровизированный рынок, пользовался явным успехом у не слишком богатой части города. Здесь продавали на больших кусках бумаги, брошенных прямо на землю, мясо и птицу. Рядом ютились бабульки с домашним творогом и парным молоком. Китайские шмотки на открытых прилавках и небольшой антикварный магазинчик, куда и забрела в прошлый раз Олеся. Покосившаяся вывеска, написанная от руки масляной краской «Антиквариат – дешево». Олеся толкнула дверь и вошла внутрь, как и неделю, назад, здесь было совершенно пусто. На единственной небольшой витрине, под тусклым стеклом лежали всевозможные награды, желтые от времени фотографии, значки, монеты, статуэтки, оружие и часы с отбитым краем. Воль стены была развешена военная форма и несколько икон. Вот одна из икон и привлекла внимание Олеси. Еще в прошлый раз икона буквально бросилась ей в глаза: небольшая, сантиметров пятнадцать по диагонали, она представляла собой святого, несущего на руках ягненка. За спиной у святого поднималось солнце, а правой рукой он прижимал к себе посох.

– Вы что-то хотели? – невысокий, грузный мужчина явно кавказского типа оценивающе взглянул на Олесю, но тут же безразлично отвел взгляд. Грустная и серая, без косметики и с хвостиком на голове, она его не заинтересовала.

– Да, – Олеся протянула руку – Вот эта икона. Что она означает?

– Эта? – мужчина вытер жирные руки о футболку на животе – Эта? Не знаю, барана куда-то несут, – он безразлично зевнул. – Брать будите?

– Сколько? – Олеся сама поразилась собственной наглости. В ее сумке лежали последние деньги, выделенные Федечкой на «хозяйство» и тратить она их не имела никакого права.

– Пятьсот, – мужчина замялся и еще раз взглянул на Олесю. – Брать будете, отдам за четыреста пятьдесят.

– У меня только четыреста тридцать, – растерялась Олеся и вцепилась в ручку сумки. Она и сама не могла понять свои чувства, зачем ей эта икона? Наверное, будет лучше, если этот толстый кавказец сейчас ей откажет?

– Бери, – отмахнулся мужчина и протянул ей икону.

– Спасибо, – Олеся положила икону в сумку и чувство, что кроме антикварной вещи она вернула и еще что-то очень важное, ее не покидало.

– Тебе нечего мне сказать? – Воронин зло мерил комнату шагами. Марина сидела, сгорбившись на диване и молчала. – Ну?

Женщина даже не шевельнулась, слезы бежали по ее щекам.

– Чего ты молчишь? – мужчина был в бешенстве. Он подбежал к своей куртке, висящей на спинке стула, и достал сигареты. – Чего ты молчишь? – почти заорал он, пытаясь прикурить от дрожащей спички.

Маринка продолжала упрямо рассматривать собственные ноги и не проронила ни звука.

– Все, с меня хватит! – Воронин сорвался на крик. – Мы совершенно не понимаем друг друга!

– Я развода тебе не дам, – женщина качнулась и подняла к нему лицо. Ее глаза были безумно усталыми. – Развода я тебе не дам, а если ты уйдешь, то я умру, – тихо повторила она и снова опустила голову.

– Я не могу так больше! – Воронин вылетел в коридор, опрокинув по дороге стул, который упал с невообразимым грохотом. Марина вздрогнула. Словно выстрел, оглушительно хлопнула входная дверь, и Марина вздрогнула еще раз.

Воронин вылетел на улицу и помчался, куда глаза глядят, завернув в первую попавшуюся «закусочную» он заказал себе двести грамм водки и снова закурил. За соседним столиком сидела компания уже пьяненьких подростков. Четыре пацана и две грудастые, вульгарно раскрашенные девицы. Третья же, блондиночка, удивительно напомнила ему о своей первой любви, и Воронин внезапно ударился в воспоминания, но тут же одернул сам себя. К чему все это?