До сих пор в правом крыле куманинского дома можно видеть перепады в рядах окон – следы тех самых спусков и подъемов, которые с раннего детства запомнил впечатлительный Федор Михайлович. Хотя дом перестроен до неузнаваемости.

* * *

Кроме того, дом этот более всех прочих в городе Москве связан с именем Анны Андреевны Ахматовой. Именно это здание чаще других в Москве давало приют знаменитой ленинградке. Именно здесь в 1989 году вывесили мемориальную доску в классическом перестроечном духе – крест (непонятно, то ли православный, то ли католический) и надпись прямо на кресте, в лучших кладбищенских традициях: «В этом доме в 1938—1966 годах, приезжая в Москву, подолгу жила и работала Анна Ахматова».

Она останавливалась на квартире у писателя Виктора Евгеньевича Ардова и его супруги Нины Антоновны Ольшевской. Говорят, что Маяковский, проходя мимо окон Нины Антоновны, обычно говорил:

– Здесь живет самая красивая женщина Москвы.

Нина Антоновна с Анной Андреевной были давнишними подругами.

Когда приезжала Ахматова, жизнь в доме преображалась. Борис Викторович Ардов вспоминал: «Что греха таить, на Ордынке рассказывалось всякое. Но над столом и самим разговором зачастую высилась величественная фигура Ахматовой, а при ней никому и в голову не могло бы прийти сказать какую-нибудь непристойность».

Тон за столом задавала, конечно, Ахматова. В первую очередь своими шутками – утонченными и грубоватыми одновременно.

Хозяин, естественно, тоже любил хорошую, добрую шутку. К примеру, говорил гостям во время ужина:

– Граждане, прошу не расходиться – у меня пропала ложка.

– Как часто мне приходится не расходиться, – ответила как-то Ахматова.

Кто-нибудь из гостей хвалил напитки:

– Превосходное вино. Кахетинское номер восемь. Цена четырнадцать рублей.

– Мне за строчку перевода платят пятнадцать, – говорила Ахматова.

И получала в ответ:

– Ну вот, даже и рифмовать не надо, чтобы купить такую бутылку.

Разбирала многочисленные письма почитателей. Большинство начиналось со слов: «Вы, конечно, удивитесь, что вам пишет незнакомый человек».

– Как они себе это представляют? – недоумевала Ахматова. – Мне пишут уже пятьдесят лет, и я каждый раз должна удивляться?

Многие известные писатели бывали здесь. И многие одаривали и хозяев, и гостей экспромтами. Вот, например, однажды Зощенко, скучая, разглядывал фотоальбом, в котором промелькнул вдруг снимок двух накачанных спортсменов в легкомысленных трусах.

– Этот думает: дай, думает, сниму штаны… И этот: дай, думает, и я сниму.

Впрочем, шутки здесь подчас бывали очень даже горькими. Михаил Ардов вспоминал: «Ардов (глава семейства, отец Михаила. – А.М.) – сидит на своем кресле в столовой, прихлебывая чай, и просматривает газеты.

– Послушай, – говорю я ему, – сегодня 22 июля, ровно год со дня смерти Зощенки. В приличной стране уже бы начало выходить полное собрание сочинений.

– В приличной стране, – отзывается отец, – он был бы еще жив».

Впрочем, иной раз «жертвой» становился сам отец семейства, Виктор Ардов: «Ардов при всей своей долгой жизни никогда не курил и не пил. Причиною тому в большой степени была его врожденная болезнь – порок сердца. А потому он никогда не мог, не умел отличить пьяного человека от трезвого. Разумеется, если этот пьяный более или менее стоял на ногах.

Как-то раз, когда нас с братом не было, на Ордынку забрели два наших приятеля. Были они в сильном подпитии, но отец, как всегда, этого не заметил. А тут, как на грех, перегорела в столовой лампочка, и Ардов попросил пришедших молодых людей ее заменить.

Те принесли стремянку, стали устанавливать ее под люстрой с нарочитым старанием и массой лишних движений. Потом один из них полез наверх, другой принял у него перегоревшую лампочку и подал новую… Но все это так неловко, что одна из них упала на пол и разбилась…