Карьера предсказателя не прельщает. Во-первых, давеча тут двух ведьм сожгли. Тоже предсказывали. Во-вторых, что можно предсказать в мире, который пошел другим путем? А чтобы за это деньги еще платили, надо предсказать, отелится ли корова у бабки Дуси да с прибылью ли вернется купец Мартин Штайн из похода. А то, что через сто двадцать лет Америку откроют, здесь мало кого заинтересует… Кроме отца инквизитора, конечно. Впрочем, интерес инквизиции был Артему не особо желателен.

Оставался у него еще один навык, который он ценил. Его искусство боя.

Через пару недель он подступил к Онуфрию, ставшему теперь его основным информатором и гидом, с разговором, благодаря которому надеялся сформировать план дальнейших действий. Произошло это в субботу, после того как, попарившись в баньке, они грелись на солнышке и отдыхали.

– Скажи, Онуфрий, – начал он, – а в ратники здесь наняться можно?

– Экий ты быстрый, – хмыкнул Онуфрий. – Из купцов же, почто тебе в ратники?

– Так купцу, чтобы торговать, хоть какие деньги нужны, чтобы товар закупить. В приказчики я здесь не гожусь, по незнанию языка. А в ратники наймусь, так хоть чего подзаработаю, добычей, может, разживусь и дело свое начну. Не все же мне убогим на вашей шее сидеть.

– Да живи пока, – удивился Онуфрий. – Ты хлеб свой, слава Богу, отрабатываешь. Нам ты не в тягость, ради Христа. Впрочем, если счастья мечом попытать хочешь, дело твое. Только не выйдет у тебя ничего в Ингрии.

– Почему это?

– Войско ингрийское – это потомственные немецкие рыцари и ландскнехты. Из мастеровых берут, да только тех, что помоложе тебя, с отрочества. Или тех, кто уже в ландскнехтах служил в других немецких землях. Да и немцев одних. Мало самому католиком быть. Надо еще и чтобы отец твой из немцев был. Только так.

– И что, никаких других дружин здесь нет?

– В Ингрии нет. Есть псковская и новгородская дружины, что посадникам подчиняются. Но только орден сурово их число ограничил. Так что берут туда только сынов ратников потомственных. Да и то не всех, а после испытания сурового. Кто лучше мечом владеет и луком да в седле держится.

– И что, Гроссмейстеру такого войска хватает?

– Хватает. Орден уж давно ни с кем всерьез не воюет. Отец Александр сказывал, что и с Литвой, и со шведами Альберт сражается не оттого, что земель их хочет, а чтобы рыцари от него не ушли да жиром не заплыли.

– Да, – протянул Артем. – Похоже, шансов немного.

– Тебе, парень, коль в полюшке счастья попытать хочешь, уходить отсель надо, – произнес Онуфрий. – Ежели ни в чьей рати не служил никогда, то здесь не нужен ты никому. На Руси то же самое. Там дружины только из потомственных воинов. Ополчения только в час опасности собирают – земли свои оборонять. Не проживешь этим. УЯгайлы, нынешнего князя литовского, дружина тоже крепкая, только после испытания с мечом, с луком и в седле берут. Но вот сказывают, что в землях немецких, что за заходом, за Тевтонским орденом лежат, большая война идет. Бароны друг с другом бьются. Там всех берут. Кто оттуда приехал, сказывают, что из пяти новеньких за первый год четверо в землю ложатся. Но кто выживает, добычу берет.

– К немцам мне ехать без их языка не след, – произнес Артем.

– И то верно, – сказал Онуфрий. – Есть в Петербурге еще ополчение магистрата. Ты их видал – по улицам дозором ходят да на страже в ратуше стоят. Там тебя возьмут. Да только ты туда не ходи. Их распоследние ландскнехты немецкие – и те презирают. Даже в мирное время Гроссмейстер им охрану городских ворот не доверяет. Не воины они, хоть и при мечах да алебардах. Пьянь да ворье все там. А ежели ты в ополчении отслужишь, денег там не заработаешь, а вот в приказчики тебя уже никто не возьмет. Все знают, что в ополчении все до чужого горазды.