– Да примет его Девейна в свои сады, – отзывается Дормунд, и Парт шикает на него.

Я догадываюсь, почему. Убийцам, даже самым бравым воинам, дорога в сады Девейны закрыта. И Галиоф сейчас стонет в пекле Толмунда, расплачиваясь за то, за что его славят и почитают здесь, под красными лунами Квертинда. Дормунд краснеет и переминается с ноги на ногу, понимая свою глупость.

– Подойди, – приказывает Тибр, обращаясь к своему пристыженному правнуку.

Светловолосый мальчик приближается, становится на одно колено, целует старческую ладонь, исчерченную чёрными венами кровавой магии и украшенную перстнями. Я чувствую, как рядом напрягается Парт. По толпе придворных проходит гул, но быстро смолкает. Тибр смотрит на испуганного юного правнука долго, словно набираясь решимости. Но потом всё-таки нарушает тишину.

– Дормунд Иверийский, – величественно произносит он. – Ты – истинный Ивериец, хранитель магии времени, благословлённый Кроном. Я признаю твоё право на престол и объявляю тебя преемником. После коронации ты станешь правителем Квертинда и сменишь меня на троне. Коронацию назначаю на восьмой день Красной Луны шестьдесят четвертого года. Ровно через пять дней.

Слова звучат отрывисто, падают, как камни в гулкую тишину зала, отлетают от лепнины, отражаются в овальных зеркалах. Мальчик нервно оборачивается и испуганно смотрит на своего отца.

– Ваше Величество, – Парт делает шаг вперёд, – Дормунд совсем ребёнок. Ему едва минуло двенадцать…

– У него предостаточно родственников, – резко обрывает Тибр. – Вы с Везулией поможете ему править королевством. К тому же, отрекаясь от престола, я не собираюсь умирать. Трон может занять только прямой наследник по крови, это моё слово. А Везулия… Везулия нездорова. Она станет королевой-матерью.

Собственное имя раскалывает мою голову надвое, как топор палача. Кажется, я не осознаю, что стану королевой-матерью. Даже по отдельности эти слова ничего не значат для меня. Неужели я – королева? Неужели я – мать? Окружение становится мутным, расплывается, но я стою ровно, как и подобает правительнице. Как учили меня всю жизнь, ни жестом, ни вздохом не выказываю своего состояния.

– Вы знаете, я не честолюбив, – задирает подбородок мой муж. – И никогда не стремился к власти. Но Дормунд нуждается в защите… и воспитании. Он ещё слишком юн и порывист. Позвольте мне провести исследования его гена, чтобы постичь природу вашей уникальной магии. Возможно, я найду причину, по которой истинные Иверийцы не могут иметь больше одного ребёнка. Найду и устраню. Возможно, мы с принцессой Везулией подарим Квертинду ещё наследников…

Парт берёт меня за руку, обнимает. Глаза его горят от предвкушения и восторга, и я не понимаю, что так влияет на него – близость моего тела или рассуждения об исследованиях.

– Не позволю, – заявляет Тибр. – Вы больше не в Веллапольском княжестве, Парт, где простительны эксперименты над природой и сущностью. Квертинд не терпит вмешательства в предназначение, и он много раз доказывал это своей историей.

– Но ваша магия должна принадлежать народу Квертинда! – неуместно настаивает Парт.

– Наша магия дана нам создателем для поддержания мира в королевстве, – Тибр тяжело поднимается, опираясь на копьё. – И если создатель решил, что только Иверийский род будет нести это бремя, то так тому и быть. Мы должны чтить волю Крона и благодарить его за милость. А вы пытаетесь обыграть бога, Парт. Это всегда заканчивается плохо. Кто знает, какое страшное зло вы способны породить своими опытами.

Мой муж отстраняется и углубляется в размышления. Я остаюсь одна, прозрачная и невидимая, словно меня и нет в этом переполненном помещении. Люди смотрят сквозь мой стан, я просто разновидность света, невесомый луч. Один из тех, что пронзает тронный зал своим золотом, по которому катятся из открытых окон гомон толпы у подножия замка и шум людной площади.