– Гена.

– Здоровье поправим, Гена? – бородач достал из кармана мерзавчик водки, идеально поровну разлил по стаканам. – А то у нас, пардон муа, вчера день рождения был… чей-то… – трубы горят.

Новобранцу приходилось выпивать с солдатами тайком от родителей, но чтобы с утра… Хорошо, что успел позавтракать.

Водка разлилась по телу Гены Счастливцева приятной волной. Его новый знакомый преобразился. Вместо сонного нечесаного хмыря напротив Гены оказался энергичный собеседник, интересующийся абсолютно всем. Затерзал новобранца самыми неожиданными вопросами. За несколько минут расспросил его об особенностях флоры Забайкалья, выяснил гастрономические предпочтения Гениного кота Прапора, поинтересовался группой крови его отца. Затем так же молниеносно выключился из беседы и впал в изначальное состояние апатии.

– У тебя есть чё? – он с тоской заглянул в пустой мерзавчик.

– Вынужден вас огорчить.

– Се ля ви, – Герасим встал и поплёлся к выходу, так ничего и не съев.

– Скажите, пожалуйста, а где будет сбор труппы?

– По коридору налево.

У входа в конференц-зал уже собралось несколько бойцов подразделения «Т». Хмуро курили, перебрасываясь короткими репликами. Новобранец стал для них поводом сфокусировать размытое похмельем внимание.

– Духа пригнали, – кивнул невидимому собеседнику высокий тощий мужик. Он был вислоус и печален какой-то чужой печалью.

– У Щепки взяли? – прищурился на Гену смуглый богатырь, имея в виду театральное училище имени Щепкина.

– У Щуки.

– Однокашник, щучий сын – широко улыбнувшись, протянул руку курносый мужчина с блестящей лысиной и рыжими бакенбардами.

– Гена Счастливцев, – ответил новобранец на рукопожатие.

– Франкенштейн, – тощий придирчиво осматривал Гену с головы до ног.

– Почему? – удивился Гена.

– У Островского в пьесе «Лес» Несчастливцева звали Геннадий, Счастливцева – Аркадий. А тебя из двух персонажей собрали. Чистый Франкенштейн.

– Вот и кликуха для духа. Браво, Дон, – богатырь ударил себя кулаком в грудь, разжал пальцы и нежно дунул на ладонь, посылая удар, словно воздушный поцелуй.

– Добро пожаловать в семью, Франкенштейн. Я Дон Кихот, это Тузенбах и Отелло, – кивнул тощий на курносого с бакенбардами и смуглого качка.

– А меня у МХАТа взяли, я с Женей Мироновым поступал. Эх, молодость… – загорелый гигант тряхнул черными кудрями, будто стараясь отогнать грустные воспоминания.

– Мне обращаться к вам по прозвищам, или можно имена узнать? – робко поинтересовался дух.

– Имен тут нет, только погоняла. Контора шифроваться велит, – объяснил Дон Кихот.

– Свежее мясо! – в курилку ворвалась взлохмаченная брюнетка с горящими глазами и роскошной задницей, обтянутой кожаной юбкой.

Она подлетела к Гене, через брюки сгребла в пригоршню его мужское хозяйство и подробно ощупала.

– М-м-м-м… Всё, как я люблю, – оценила брюнетка.

– Не смущай духа, Валькирия, – Тузенбах засунул руку в карман и отвернулся.

– Не завидуй, – бросила Валькирия в ответ и сжевала Генины губы порочным поцелуем.

– Не для тебя эта роза расцвела, – покачал головой Отелло.

– Ты откуда знаешь? – обернулась Валькирия.

– Не знаю, но ставки принимаю, – Отелло извлёк из кармана блокнот.

– На вечер ничего не планируй, красавчик, – она еще раз сжала Генины причиндалы, медленно, будто нехотя, отпустила и проследовала в конференц-зал.

Постепенно подтягивались и другие панфиловцы. Гену знакомили с ними, но после пролёта Валькирии он пребывал в прострации и почти никого не запомнил. Мысль о вечере вызывала эйфорию и панический ужас одновременно. Физическую близость с женщиной он факультативно познал по альбомам живописи эпохи Барокко. Другого опыта не было. Пытаясь представить, что ждёт его в постели с этой умопомрачительной женщиной, юноша воображал себя то Вакхом, то сатиром, то Самсоном.