– За что Вы так с моим сыном?! – сквозь слезы, взвыла пожилая женщина со сморщенным лицом, – Что плохого он Вам сделал? Он же ни в чем не виноват.

– Уважаемая! – Ованес повысил голос и нахмурил брови, – Вашего сына никто не заставлял совершать преступление. А я всего лишь выполнял свою работу, на которую меня определило государство.

– Нет! – старушка трясла головой, – Я не верю! Мой сын не такой! Его подставили! Он ни за что не прикоснулся бы к наркотикам.

– Суд посчитал иначе, – ответил Ованес и посмотрел на часы, – Если у Вас все, то я вынужден удалиться. Всего хорошего.

– Будь ты проклят! – выкрикнула старушка вслед прокурору.

«Да засунь ты себе в жопу свои проклятия!» – подумал Ованес и ускорил шаг.

Свою машину – автомобиль бизнес-класса с откидным верхом, Ованес припарковал во дворе жилых домов, через дорогу от здания суда. С недавних пор, поруганный за пижонство, он стал вести себя немного скромнее. Возле машины его настиг Касымов.

– Ованес, прошу тебя, давай запросим пересмотр дела. Это неправильно.

– С какого перепугу я должен запрашивать пересмотр? Ты в своем уме?

– Да услышь же меня наконец?! – адвокат слегка тряхнул его за плечо, – Вы ведь ему всю жизнь поломаете. Так нельзя!..

– Господин адвокат, – Ованес посмотрел на руку на своем плече, а затем на Касымова, – Если Вы сейчас же не оставите меня в покое, то я буду вынужден обратиться в правоохранительные органы. Ваши действия расцениваются, как давление на сотрудника прокуратуры. Надо ли Вам разъяснять чем это чревато?

Наставник слегка похлопал бывшего ученика по щеке, развернулся и направился прочь, больше не проронив ни слова. Ухмыльнувшись, Ованес сел в машину и поехал на работу, предвкушая получить положительные отзывы от начальства.

***

– Всё-таки у тебя получилось, – начальник Ованеса жестом указал ему на стул, напротив.

– Проще пареной репы, Ильяс Рахимович, – Ованес ослабил узел галстука и развалился в кресле, – Вы же меня знаете. Я всегда довожу дело до конца

– Ну-да, ну-да, – начальник постучал пальцем по столу, – Скажи мне вот что. Это правда, что Серябкину наркотики были подброшены? Слухи ходят нехорошие.

– А нашему ведомству не всё ли равно? Или было бы лучше слиться прямо в суде, сказав мол мы ошиблись, извините. Так?

– Ованес, мы – прокуратура, а не инквизиция. У тебя ведь была возможность отказаться от обвинения. Почему ты этого не сделал?

– Уже пятый год подряд я одерживаю победы в каждом суде и мне не хотелось бы портить себе статистику.

– Ованес, какая к черту статистика? Речь идет о живом человеке, который…

– Ильяс Рахимович, – молодой прокурор скривил лицо и небрежно махнул рукой, – Давайте хоть Вы не будете заниматься нравоучением. Касымов мне все мозги проел, призывая к совести, теперь еще и Вы…

– Кстати о Касымове. Это правда, что именно ты слил по нему информацию в бюро?

– Допустим. Что с того?

– Зачем? – начальник закатил глаза. Он искренне переживал за Касымова, с которым когда-то вместе начинал карьеру в надзорном ведомстве. Даже после ухода Касымова на заслуженный отдых, они поддерживали приятельские отношения.

– Мне нужно было как-то ослабить позиции оппонента, а с помощью материала доследственной проверки, который безопасники возбудили на Касымова, я смог прижать его к стене и заставить особо не выпендриваться на суде.

– Что?! – начальник Ованеса вспыхнул от злости, – Ты в своём уме?! Тебя кто учил так работать?!

– На войне все средства хороши, разве нет? – всё с тем же холодом и безразличием продолжал отвечать Ованес.

– Ничего подобного! – начальник громко стукнул кулаком по столу, – Даже на войне есть свои правила, а то что ты вытворяешь ни в какие рамки не лезет!