Фрэнк произнес:

– Я вас оставляю, обустраивайтесь, – и пошел к себе. Каз опустил дверь гаража за ним и принялся разгружать машину.

Тяжелый чемодан он перетащил по Г-образному коридору и поставил на кровать в большей из спален, с удовлетворением отметив ее «королевские» габариты. Покосившись влево, он обнаружил рядом большую ванную комнату.

Ощущение было странноватое, точно после заезда в гостиницу; он расстегнул чемодан и стал вытаскивать вещи. Два костюма, серый и черный, и клетчатую спортивную куртку повесил в шкаф. Туда же отправилось полдюжины рубашек с воротничками – белых и светло-синих, а также слаксы и два галстука. Пара вечерних туфель и пара кроссовок «Адидас». Повседневную одежду и тренировочный костюм сложил в низкий комод, туда же – носки и трусы. Две книги и дорожный будильник расположил на столике у кровати. Наборы для бритья и ухода за глазами – на столике в ванной комнате.

Последними он извлек из чемодана выцветший оранжевый костюм летчика ВМФ и кожаные ботинки. Коснулся черно-белой нашивки на плече: ухмыляющийся череп и скрещенные кости – эмблема эскадрильи VF-84 «Веселые Роджеры», из тех времен, когда он летал на F-4, стартуя с палубы авианосца «Индепенденс». А сразу под нею – гораздо более формальная нашивка курсанта школы летчиков-испытателей, которую он окончил лучшим на курсе. Он провел большим пальцем по золотистым крылышкам авиатора – добытая тяжким трудом, неотменяемая мера самооценки. Потом поднял летный костюм, водрузил на плечики, повесил в шкаф и поставил под ним коричневые летные ботинки на шнуровке.

Каза разбудило тарахтенье будильника на столике у кровати; когда он заморгал на рассвет, ему показалось, что стеклянный глаз будто бы засыпан песком. Первое утро на берегу Мексиканского залива в Техасе.

Каз поднялся с кровати и пошлепал по холодившему босые ноги каменному полу в ванную. Справив нужду, он посмотрел на себя в зеркало и постарался оценить увиденное. Шесть футов, сто семьдесят три фунта (ох, нужно бы весы прикупить), темно-каштановые волосы, бледная кожа. Родители его были литовскими евреями и бежали из своей страны от надвигающейся угрозы – нацистской Германии; в Нью-Йорк они эмигрировали, когда Каз был еще младенцем. Лицом он походил на отца: широкий лоб, крупные уши, массивная челюсть, сужавшаяся к подбородку с легкой ямочкой. Густые темные брови над бледно-голубыми глазами: один глаз настоящий, один фальшивый. Окулист славно потрудился, подбирая его цвет. Повернув голову вправо, Каз придвинул лицо к зеркалу и слегка оттянул кожу на щеке. Шрамы все еще видны, но почти зажили. После нескольких операций (пяти? шести?) пластический хирург добился почти идеальной реконструкции глазницы и скулы.

Для правительственного служащего сойдет.

Он методично проделал утренний ритуал: пять минут растяжек, приседаний, упражнений для спины и отжиманий, напрягая тело, пока мышцы не заныли. Что инвестируешь, то и получаешь.

Ему стало полегче, он принял душ и побрился, потом почистил зубы. Полез в несессер для ухода за глазами, вытащил бутылочку с дозатором и откинул голову, выдавливая на искусственный глаз несколько искусственных слез. Быстро заморгал. Здоровый глаз продолжал смотреть на него из отражения: зрение 20/12.

Давным-давно, на отборе в летную школу, это немало впечатлило врачей. Ястребиный глаз.

– Хьюстон, у нас проблема с электроснабжением ЛМ. – Пилот лунного модуля «Аполлона» Люк Хемминг говорил сдержанно, спокойно, докладывая о сути сбоя.

– Принято, Люк. Мы этим занимаемся. – Голос руководителя полетов, доносившийся из ЦУПа в 30-м здании Центра пилотируемых космических полетов, отличался таким же спокойствием, и в нем, как у Люка, звучала бесстрастная оперативность.