Чтобы не терять высоту, я повел Вику по длинной дуге, планируя выйти к началу маршрута восхождения, некрутому гребню. По этому пути предполагалось без особых опасений добраться до вершины. Главное, нечаянно не нагрузить снежный козырек и не обрушить его. Если это произойдет в сторону кулуара, по которому мы поднялись от ручья, то двоих гостей именинник не досчитается!

На подходе к холму начались трудности. Снег размяк, хотя солнца не было. Вчерашний южный ветер принес оттепель. Небо постепенно затягивало, и вершина, к которой мы стремились, проглядывала эпизодически сквозь мутную пелену. Под холмом, я надеялся, пройти еще удастся. А дальше – одолеть бы выход на гребень, метров сто-сто двадцать, потом должно стать легче. От того места, где мы находились, гребень успокоительно блестел настом или льдом. Детальнее разглядеть было невозможно. Кошки у нас были, поэтому вся надежда была на то, что мы не увязнем под холмом. Я посмотрел на часы: было десять минут одиннадцатого. Мысленно отмерил нам с Викторией час до гребня. Если не пробьемся, надо поворачивать – взойти на вершину до темноты мы не успеем! Вернее, на вершину-то мы, может быть, и взойдем, а вот спуститься не успеем точно.

Самый кайф начался при выходе на гребень. Вроде бы до него рукой подать, но снег совершенно перестал держать, и мы проваливались по грудь, а иногда и с головой. Это была уже не ходьба, а разгребание снега руками, раскачивание в снежных ямах, утрамбовывание снега коленями и беспомощное ползание. Если добавить, что склон чем дальше, тем круче уходил вверх, то средняя скорость нашего передвижения упала до десяти-пятнадцати метров в час.

– Саша, я, кажется, ледоруб потеряла, – подала снизу задыхающийся голос Виктория.

– Что значит – «потеряла»? Он же у тебя к рюкзаку был присобачен!

– Может быть, мне вернуться, поискать?

– Где ж его найдешь в этом месиве? Будем возвращаться, поищем. А вообще, нам бы тут снегоступы и хорошие лыжные палки не помешали бы! От твоего ледоруба все равно никакого толку!

– Так ведь это не мой ледоруб, а Сеначева.

– Сейчас и Сеначеву от этого ледоруба тоже никакого толку! Приедем домой, я ему компенсирую утрату из своих запасов.

Идти на вершину по крутому обледенелому гребню без ледоруба было бы непростительной безответственностью. Все решилось само собой. Но не упрекать же за это Викторию! Вон, смотрят на меня из снежной траншеи круглые, виноватые черные глазки. И огорченно шмыгает покрасневший носик.

Уже только из принципа мне хотелось добраться до гребня и пощупать его: наст или лед? В двенадцать часов, совершенно обессилев, я повалился в снег. Даже свитер промок от пота, а от головы поднимался пар, как от кипящего чайника. До гребня оставалось еще столько же. За нами тянулась безобразная траншея с отпечатками наших рук, ног и тел в тех местах, где мы, выбившись из сил или поскользнувшись, падали, как подкошенные.

– Всё, Виктория, – обернулся я к напарнице, – отвоевались! Не повезло в этот раз, тульский ты мой самоварчик. Повезет в другой, обязательно. Давай посмотрим, чего ты, заботливая, натаскала в наш бродячий табор. Подкрепимся – и назад. На спуске еще помаяться придется. Видишь, снег раскис, значит, до леса будем идти вдвое медленнее. Хоть и вниз.

Мы достали из рюкзаков пуховки, накинули их на себя, чтобы не простыть, вытоптали в снегу сиденья и что-то вроде столика, распаковали припасы. Молодец, Виктория! Прусов и компания наверняка горевали утром, когда обнаружили, что остатки шашлыка исчезли вместе с восходителями, с ними же и маринованные огурчики, и печеная картошечка, и армянский лаваш, и даже непочатая бутылочка рябины на коньяке!