Похороны руса. Г.И.Семирамидский

А вот примеры «просвечивания» древнего морского этноландщафта в русской поэзии и прозе. В стихотворении «Венеция» А. Блок грезит о другой родине, помещая ее из прошлого в будущее:

…Очнусь ли я в другой отчизне,

Не в этой сумрачной стране?

И памятью об этой жизни

Вздохну ль когда-нибудь во сне?

Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,

Купец, рыбак иль иерей

В грядущем мраке делит ложе

С грядущей матерью моей?

Быть может, веницейской девы

Канцоной нежной слух пленя,

Отец грядущий сквозь напевы

Уже предчувствует меня?

И неужель в грядущем веке

Младенцу мне – велит судьба

Впервые дрогнувшие веки

Открыть у львиного столба?…

В «Слове о полку Игореве» Ярославна шлет свою молитву-плач на море, где томится князь Игорь.

…И расплескалось МОРЕ ко полуночи,

Понесло мглу-туман к северу.

То сам Бог указывал путь Игорю

На землю Русскую, ко златому престолу отчему…

Создается впечатление, что это Азовское море или Керченский пролив. Но мы знаем, что Игоря не увозили так далеко. «Море» «Слова о полку» – это озеро (возможно, Торское озеро, расположенное в самом центре земли Половецкой). Вот так и град Китеж погрузился не в море, а в озеро. Море само погрузилось в море русской души. Вспомним стихи Пушкина:

Прощай же, море! Не забуду

Твоей торжественной красы

И долго, долго помнить буду

Твой гул в вечерние часы.

В леса, в пустыни молчаливы

Перенесу, тобою полн,

Твои скалы, твои заливы,

И блеск, и тень, и говор волн.

Именно так и сделали наши венедские предки. Из глубины исторической памяти русского человека как бы просвечивает прежняя морская родина венетов-мореплавателей, открывших путь по рекам и морям «из варяг в греки», средиземную кругосветку.. Русский человек перенес «в леса, в пустыни молчаливы» образ морских просторов, и в русских лесных просторах он – вечный мореплаватель.

Лермонтов в стихотворении «Родина» вдруг неожиданно вспоминает о море. Да! В это трудно верится, но откройте сами томик его стихотворений:

…Но я люблю – за что, не знаю сам —

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек ее, ПОДОБНЫЕ МОРЯМ…

Море Лермонтов видит и в небе:

На воздушном океане,

Без руля и без ветрил,

Тихо плавают в тумане

Хоры стройные светил…

Как и Борис Пастернак в стихотворении «Сосны»:

В траве меж диких бальзаминов,

Ромашек и лесных купав,

Лежим мы, руки запрокинув,

И к небу головы задрав.

…И столько широты во взоре,

И так покорно все извне,

Что где-то за стволами море

Мерещится все время мне.

Там волны выше этих веток,

И, сваливаясь с валуна,

Обрушивают град креветок

Со взбаламученного дна.

…Смеркается, и постепенно

Луна хоронит все следы

Под белой магиею пены

И черной магией воды…

Или – в стихотворении «Ветер».

…И ветер, жалуясь и плача,

Раскачивает лес и дачу.

Не каждую сосну отдельно,

А полностью все дерева

Со всею далью беспредельной,

Как парусников кузова

На глади бухты корабельной.

У Паустовского: «В сумерки луга похожи на море: как в море, садится солнце в травы и маяками горят сигнальные огни на берегу Оки. Так же, как в море, над лугами дуют свежие ветры и высокое небо опрокинулось бледной зеленеющей чащей».

Таким образом утверждение, будто этноландшафт – чисто «географическая» часть этноса не совсем верно. Когда этнос мигрирует, его первоначальная родина остается с ним в воспоминаниях, в символах, в метаформах, погружается в глубину психики, в бессознательное…

Мне кажется, в этом контексте по-новому можно посмотреть и на порыв Петра Великого построить русскую флотилию и новую столицу на берегу моря (попытку восстановить древний путь «из славян в греки»), и на роль в русской литературе Александра Грина, на явление Коктебеля в поэзии «серебряного века», и на выход Гагарина в Космос на космическом фрегате. Ведь даже само название «космический корабль» происходит от сравнения управляемого дирижабля с кораблем. Характерно, что космические миры К.Э.Циолковский называл «эфирными островами».