Отец Моисей принялся за устройство «святая святых» Оптиной – ее скита – и впоследствии стал настоятелем обители. Оба брата трудились на строительстве скита. Отец Антоний наравне с наемными рабочими вырубал вековые сосны и выкорчевывал огромные пни. Из срубленного леса построили первую небольшую келью, соорудили скитскую церковь в честь Собора Иоанна Предтечи, потом стали строить и корпуса для братии.

В 1825 году тридцатилетний отец Антоний, несмотря на то что был еще только в сане иеродиакона, был назначен скитоначальником.

В скитском братстве не знавали такого смиренного послушника, как молодой скитоначальник отец Антоний, который не делал ни малейшего распоряжения без благословения своего старца и брата – отца Моисея. Скитская братия состояла в основном из пожилых монахов «со стажем», и какой же кротостью надо было обладать молодому начальнику, чтобы не допускать ни с кем ни малейших недоразумений. Он жил точно по слову Апостола: для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22).

Однако ни отец Антоний, ни отец Моисей не брали на себя прямой обязанности старчества. Но будучи все же сами духоносными старцами, понимали значение его, а потому предоставили самое широкое поле деятельности тем великим старцам, которых они привлекли в скит, – отцу Льву и отцу Макарию.

Уже упоминалось, что Калужский епископ, сменивший монахолюбивого святителя Филарета, враждебно относился к старчеству и причинил много скорбей и отцу Моисею, и отцу Льву. Не избежал гонений и отец Антоний, хотя внешне старался не проявлять своих даров. Пробыв начальником скита четырнадцать лет, отец Антоний был назначен настоятелем Малоярославецкого Николаевского монастыря. Ему было крайне тяжело расстаться с созданным его трудами уединенным Оптинским скитом, в котором отца Антония окружала всеобщая любовь, и со своим братом-старцем.

«Однажды, – писал отец Антоний, – был в сильном унынии дух мой. Вздремнувши, вижу в тонком сне лик святых отцов, и один из них, якобы первосвятитель, благословляя меня, сказал: “Ведь ты был в раю, знаешь его, а теперь трудись, молись и не ленись!”. И вдруг, проснувшись, ощущаю в себе некое успокоение. Господи, даруй мне конец благий!»

То, что скит при отце Антонии действительно напоминал первозданный рай, – об этом существует много свидетельств. Приведем лишь единственное – паломника, бывавшего там в юности.

«Величественный порядок и отражение какой-то неземной красоты во всей скитской обители часто привлекали детское мое сердце к духовному наслаждению, о котором и теперь вспоминаю с благоговением. Простота и смирение в братиях, везде строгий порядок и чистота, изобилие самых разнообразных цветов и благоухание их и вообще чувство присутствия благодати невольно заставляли забывать все, что было вне этой обители. В церкви скитской мне приходилось бывать преимущественно во время обедни. Здесь уже при самом вступлении, бывало, чувствуешь себя вне мира и превратностей его. С каким умилительным благоговением совершалось священнослужение! И это благоговение отражалось на всех предстоящих до такой степени, что слышался каждый шелест, каждое движение в церкви. Клиросное пение, в котором часто участвовал сам начальник скита отец Антоний, было тихое, стройное и вместе с тем величественное и правильное, подобного которому больше нигде уже не слыхивал, хотя после мне очень часто приходилось слышать самых образованнейших певчих в столицах и известнейших певцов в Европе. В пении скитском слышались кротость, смирение, страх Божий и благоговение молитвенное, между тем как в мирском пении часто отражается мир и его страсти – а это уже обыкновенно! Что же сказать о тех вожделеннейших днях, когда священнодействие совершалось самим начальником скита отцом Антонием? В каждом его движении, в каждом слове и возгласе видны были девственность, кротость, благоговение и вместе с тем святое чувство величия…»