Старчество отца Льва в Оптиной пустыни продолжалось тоже недолго – двенадцать лет, с 1829 по 1841 год. Однако все эти годы старец непрерывно претерпевал гонения.

Против отца Льва восстал некто отец Вассиан, поступивший в Оптину пустынь в 1812 году. Будучи неподражаемым постником и весьма усердным молитвенником, отец Вассиан по простоте своей поддался вражескому искушению и долгое время по неведению был противником старческого руководства. Подобный отцу Вассиану монах описан Ф.М. Достоевским в романе «Братья Карамазовы» под именем Ферапонта. К схимонаху Вассиану присоединились и некоторые из старших иноков. От них стали исходить доносы, основанные на ложном истолковании роли старца в монастыре, а также на непонимании самого смысла старчества.

Первые шесть лет гонения на старца еще не принимали серьезного оборота, но в дальнейшем они усилились. Сначала из епархии приехали следователи и допрашивали весь монастырь. Но все показания были благоприятны для старца.

Поток доносов не уменьшился, закрутились интриги. Кроме ложных донесений, новый Калужский архиерей (который не благоволил к отцу Льву и имел твердое намерение сослать его в Соловецкий монастырь) получал через Московскую тайную полицию анонимные доносы с обвинениями против старца и настоятеля отца Моисея. Лжесвидетельствовалось, что последний несправедливо оказывает скитским монахам предпочтение перед живущими в монастыре, и что скит подрывает авторитет монастыря, и если его не уничтожить, то древняя обитель разорится, и прочее в том же духе.

Отец Моисей был вызван для объяснений к духовному начальству, а отцу Льву было строжайше запрещено принимать посетителей. Его перевели из скита в монастырь и переселяли из кельи в келью. К гонениям старец относился благодушно: с пением «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу…» переносил он свою келейную икону Владимирской Богоматери на новое место жительства и продолжал служение.

Запрещение принимать народ предписывалось отцу Льву неоднократно. Каждый раз, повинуясь воле архиерея, он прекращал прием, но, видя тяжелые скорби страждущих, возобновлял душеспасительные беседы. Однажды отец Моисей, проходя по монастырю, увидел огромную толпу народа перед кельей старца в то время, когда последовало очередное запрещение из Калуги. Настоятель вошел в келью и сказал:

– Отец Леонид! (Старцу также запретили и носить схиму, называясь именем, данным при пострижении. – Н. Г.) Как же вы принимаете народ, ведь владыка запретил!

Тогда старец отпустил тех, с кем в тот момент занимался, и велел келейникам внести к себе калеку, лежащего у дверей. Те принесли и положили перед ним.

– Вот, посмотрите на этого человека, – сказал отец Лев. – Видите, как все телесные члены его поражены. Господь наказал его за нераскаянные грехи. Он сделал то-то и то-то (старец назвал тайные грехи калеки) и за все это теперь страдает: живой – точно в аду. Но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтобы я его обличил и наставил. Могу ли я его не принимать? Что вы на это скажете, отец Моисей?

– Но владыка грозит сослать вас, – нерешительно сказал настоятель, содрогаясь при виде лежащего на полу несчастного.

– Ну так что ж, – ответил старец. – Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите и на огонь меня поставьте, я буду все тот же отец Леонид! Я к себе никого не зову, но кто ко мне приходит, тех гнать не могу. Особенно в простонародье многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу я презреть их вопиющие духовные нужды?

Отцу Моисею нечего было возразить, он, как всегда в подобных случаях, молча удалился, предоставляя возможность старцу жить и действовать, как укажет ему Сам Бог.