– У него были свои дела, – мрачно ответил Ивашов, – трудно нам без него. Очень трудно. Извините, Эльза, что должен такое говорить при вас.

– Ничего, Матвей, я все понимаю.

– Боюсь, что нас закроют, – вздохнул Ивашов, – вы знаете, Эльза, как мы сопротивляемся. Сколько жалоб написали. И в арбитраж, и в правительство, и в Комитет по антимонопольной политике. Ничего не помогает. Пока не помогает, – добавил он.

– Можно обратиться к журналистам, – предложила Мурсаева. – У меня много знакомых…

– Только не это, – хмуро возразил Ивашов, – вы знаете, как у нас относятся к подобным вещам. Если обратился к журналистам, значит, ты против власти. Выходит, тебе нельзя доверять. Такие вещи у нас не прощают.

– Именно поэтому и не прощают, – сказал Дронго, – что вы всегда чего-то боитесь. Боитесь оказаться не в той команде, боитесь прослыть «чужаками», боитесь испортить отношения с чиновниками. Они нагло закрывают дело, которому вы отдали часть своей жизни, а вы пишете письма с жалобами в арбитраж, надеясь, что вас услышат.

– Вы хотите, чтобы я взял ружье и пошел кого-нибудь стрелять? – спросил Ивашов. – Вы на это меня толкаете? Но я так не могу. Это не мой метод.

– Неужели ваши акционеры так спокойно реагируют на закрытие фирмы?

– Какие акционеры? – переспросил Ивашов. – Я могу вам показать последний список акционеров. Двадцать пять процентов плюс одну акцию Салим заложил в банк, чтобы взять кредит. Пять процентов были у Авдеечева и сейчас должны перейти к его наследникам. Пять процентов у меня. Еще разная мелочовка. Пять процентов имел один пивовар, земляк нашего Мурсаева. Правда, часть акций была у государственной нефтяной компании. И они скупали их у различных мелких держателей. Насколько я знаю, они имели уже до двадцати процентов акций. Но на большее не могли претендовать. Остальные акционеры им ничего не продавали.

– Я не понял, – вдруг сказал Дронго, – вы говорили, что государственная нефтяная компания ОНК конкурирует с вами. А сейчас выясняется, что у них есть двадцать процентов ваших акций? Как это возможно?

– В нашей стране все возможно, – усмехнулся Ивашов, – все, что хотите. Хотя такое возможно и в любой другой стране. Зачем разорять конкурента, если можно купить его компанию? Это называется бороться по-капиталистически. А когда нас давят налоговыми проверками и отказываются без вразумительных объяснений поставлять нефть, то это уже борьба по-социалистически. Хотя какая нам разница? В общем, ОНК владеет двадцатью процентами акций, и слава богу, что у них нет контрольного пакета.

– Но двадцать пять процентов плюс одна акция заложены в банке, – напомнил Дронго, – и если ОНК перекупит ваш долг, присоединив к нему пять процентов, то они автоматически станут владельцами «Прометея»?

– До этого дело не дойдет, – уверенно сказал Ивашов, – пять процентов акций есть у меня, у нашего друга-пивовара, у семьи Юры Авдеечева и еще у одной компании. И никто из нас не собирается рисковать своим пакетом акций. Мы все уверены, что «Прометей» еще себя покажет. Я говорил с женой Авдеечева, она категорически отказывается продавать акции.

– В таком случае остается пожелать вам удачи, – пробормотал Дронго, – и дайте мне телефон семьи Авдеечева.

– Зачем это вам нужно? – удивился Ивашов. – Прошло столько времени после его смерти. Уже четвертый месяц.

– Вдруг понадобится, – сказал Дронго. – Говоря вашими словами, два убийства подряд так просто не бывают. Значит, кто-то был заинтересован в этих убийствах. И вы посмотрите, какая география. Салима Мурсаева убили в Париже, а его друга застрелили в Сыктывкаре. Странно, что они решились на такое преступление в столь маленьком городе.