Отец был строг с ним ровно с тех пор, как Иван вырос, покинув мамок. Порой он ощущал себя пристыженным, когда отец позволял себе отчитать его при ратниках – и тогда сын ненавидел его! Он не ведал, что Петр Иванович, будучи строгим, пытался воспитать в сыне достойного мужа, верного своему отечеству, своему делу и слову. И, несмотря на всю эту строгость, любил своего старшего сына.

Вскоре всадники скрылись за закрывшимися городскими вратами.

– Стало быть, они проходят здесь? – спрашивал лазутчиков Николай Радзивилл. Он указывал широкой волосатой рукой на один из участков расстеленной на столе карты.

– Здесь, пан гетман, – склонили головы два низкорослых парня в изгвазданных грязью платьях. Радзивилл хмыкнул и оглянулся назад. За его спиной стояли другие воеводы, в том числе гетман Ходкевич. Все облачены в шубы, надетые поверх панцирей. Радзивилл взмахом руки отослал лазутчиков и подошел к Ходкевичу.

– Стало быть, верно князь твой указал? – спросил он, задумчиво потирая седеющую черную бороду.

– Стало быть, верно, пан Радзивилл, – склонил голову Ходкевич и усмехнулся краем губ – от канцлера, как всегда, пахло винными парами.

– Все равно не доверяю я ему… как его?

– Курбский…

– Курбский! А что, ежели неправдой хочет погубить нас? Либо мы их остановим, либо потеряем столицу… Тогда заведомо можно считать войну проигранной. Шляхта откажется Литве помогать, об объединении не будет и речи…

– Не можем мы поступить иначе, пан Радзивилл, не можем не довериться ему! – возразил Ходкевич и широкими шагами приблизился к столу.

– Здесь их и встретим! – Он указал пальцем на местечко Чашники, что под Витебском. – Коли победим, так остановим их продвижение в Литву. Ратников у них не столь много, видать, идут на соединение с другими полками. Но бить надо именно этот полк, ибо ведет его Петр Шуйский, их живое знамя! Здесь задушим их! А коли сумеем пленить воеводу, тогда царь Иоанн и его высокомерные бояре по-другому с нами заговорят!

– Здесь леса, очень хорошо, – Радзивилл тер свою бороду, не отрывая взгляда от карты, – можно устроить засаду. Так понесем меньшие потери.

– Выпало много снега, – кивал Ходкевич, – это нам на руку. К тому же они торопятся на соединение, не успеют опомниться, как окружим их.

– Да будет так! Выдвигайтесь! – решительно скомандовал Радзивилл, и, когда воеводы начали покидать его шатер, он приблизился к накрытому столу, где уже ждали графин с его любимым вином и серебряные кубки. Налив, тут же выпил залпом. Ходкевич стоял, сложив одетые в кожаные перчатки руки на рукояти сабли, глядел на стареющего канцлера, медленно убивающего себя пьянством.

– У меня восемь детей. Что станет с ними, ежели я паду в этой битве? Петр Шуйский силен, – вытерев бороду, пробормотал канцлер.

– Мой отряд будет прикрывать вас, пан Радзивилл, – заверил его Ходкевич с усмешкой, – вы скорее будете сражены вином, нежели вражеским клинком.

Радзивилл знал о прямоте своего верного помощника, любил его острые шутки.

– Вели выступать. Пора! – коротко усмехнувшись, приказал он и налил себе еще вина.

Битва при Чашниках изменила ход Ливонской войны. Нерасторопность русских воевод, плохое знание местности и, конечно же, прямая измена (вероятно, не одного Курбского) в рядах московского командования предоставили литовцам возможность остановить наступление русских и не дать завершить войну с благоприятным для них исходом.

Сначала по стройно идущему вдоль проторенной дороги полку ударили с двух сторон из пищалей литовские стрельцы. Все брони (по ужасной ошибке Шуйского) были в санях, ибо в столь глубоком снегу тяжко и долго шло бы закованное в панцири войско, поэтому, сраженные пулями, русские толпами валились с ног. Кровь текла ручьями, растапливая снег, отовсюду летела брызгами. Всадники, успокаивая лошадей, вертелись на месте, кто-то мчался взад-вперед – началась суматоха.