Радогор долго молчал и лишь через некоторое время повернулся к молодому человеку и разрешил:

– Хорошо, пусть живет.

– Благодарствую, отче! – выпалил Сабуров довольно. Но тут же, нахмурившись, добавил: – Только недолго мне осталось жить в монастыре.

– Вижу, ты хмур, – заметил старец. – Ты не должен отчаиваться.

– Как же быть, отче? Если отца обвиняют в измене и приговорили к мучительной смерти?!

– Я как раз хотел поговорить с тобой об одном деле, – тихо сказал старец, но Сабуров перебил его:

– Мне нужна свобода. Я хочу уйти с царской службы.

– Отчего же? – спросил строго старец.

– Я нужен теперь отцу. Должен оправдать его! И найти истинных убийц царицы.

– Да, это твой долг, Мирон. Однако послушай меня, – начал увещевательно Радогор.

– Вы будете меня отговаривать, отче. Но я не стану вас слушать! Я уже все решил! – порывисто заявил молодой человек.

– Ты самый искусный и уникальный витязь «волчьей сотни», сынок, – заметил Радогор печально. – Мне будет жаль, если ты уйдешь со службы.

– Зачем мне эта служба, ежели государь не хочет оправдать моего отца?

– Послушай…

– Что слушать? Я не хочу служить царю, который так жесток с нашим родом. А мы ведь верой и правдой – и батюшка, и мы с братом – служили ему. А он, негодный, только крови нашей жаждет, видимо!

– Замолчи! – в ужасе прикрикнул на него Радогор. – Услышат. Потом пожалеешь, что так говорил.

Как-то весь сжавшись от окрика старца, Сабуров замолчал, поджав губы, и устало бухнулся на лавку, стоящую сбоку. Обхватив ладонями виски, молодой человек опустил буйную светло-русую голову на грудь и прошептал сам себе:

– А что ж делать, ума не приложу…

Медленно приблизившись к Мирону, старец встал над ним и, будто у непослушного дитя, спросил:

– Уйдешь со службы, что делать будешь? Ты ведь воин.

– Наймусь к какому-нибудь боярину беречь добро.

– И что, как пес, будешь зерно сторожить? – опешил Радогор. – Я не затем тебя столько лет полировал, словно яхонт самоцветный, чтобы ты вот так свои тайные умения и уникальное мастерство витязя в грязь закинул.

– Красиво вы говорите, отче, – отозвался хмуро Мирон, поднимая голову. – Только проку нет в том.

– Послушай меня, сынок. Я научу тебя, как отцу твоему помочь, – сказал тихо Радогор и сел на лавку напротив молодого человека. – Дело одно есть. Трудное и опасное дело. Оно лишь тебе под силу, так я разумею. Вот и попомни мое слово, если справишь его, как надобно, заслужишь почести у царя-батюшки.

– Служил я ему уже и кровь за него не раз проливал. И что же? Теперь даже на порог своих хором меня не пускает, а отца родного в «каменном мешке» держит! – раздраженно заявил Мирон и отвернулся от старца.

– А ты не горячись, – наставительно и спокойно велел Радогор. – Вот я и думаю, что должен ты свое недовольство да злость в дело это трудное вложить. Если добудешь для царя, что ему надо, он враз твоего отца пожалеет и выслушает, а может, и помилует. Вижу это. А ты знаешь, будущее не особо скрыто от моих глаз.

Старец замолчал, по-отечески тепло взирая на молодого человека. Мирон также молчал, отвернув лицо чуть в сторону и упорно смотря в сторону окна. Настойчиво созерцая профиль Сабурова, Радогор невольно остановил взгляд на неприятном шраме, который пересекал лицо Мирона от виска до подбородка, нарушая поросль короткой густой бороды. Шрам был давний и почти белесый, но все же портил и без того строгое, жесткое лицо Сабурова. Старец видел внутреннюю борьбу, которая шла в молодом человеке, тот явно не мог разобраться в себе. Старец терпеливо ждал, надеясь на мудрость и умение найти единственно правильное решение, которые всегда были присущи Мирону.